Композиторы

Источник

ДМИТРИЙ БОРИСОВИЧ КАБАЛЕВСКИЙ

(1904—1987)

Помните, с каким удовольствием распевает свою песенку храбрый рыцарь Дон-Кихот из старой радиопередачи, которую, однако, и теперь еще можно услышать? А Санчо Панса? Его забавная песенка про то, как «ни одной форели он так и не поймал», всегда вызывает улыбку. А веселая музыкальная сказка на слова С. Я. Маршака «Мельник, Мальчик и Осел» (помните песенку «Старый осел молодого везет»?) — кому она не знакома? И уж всем хорошо известны «Четверка дружная ребят» или песня про березку и рябину, про родной, навек любимый край — их поют в школьном хоре, в пионерском лагере, в походе.

Все эти и многие другие песни написал очень добрый, умный человек, композитор Дмитрий Борисович Кабалевский.

Часто Дмитрия Борисовича называют «молодежным» композитором. Душевная теплота, радостное настроение, юношеский задор, бодрость отличают не только его песни. Кипучей жизнерадостностью заражает слушателей его скрипичный концерт. В финале концерта звучит тема, близкая мелодии песни «Четверка дружная ребят».

О чувствах нашей молодежи, о ее мужестве и широких дорогах, открытых отцами, рассказывает слушателям фортепьянный концерт Кабалевского. Светлой радостью овеяна кантата для детского хора с оркестром «Песня утра, весны и мира». В бодрых, звонких хорах кантаты «Ленинцы» композитор вывел образы трех поколений советских людей — пионеров, комсомольцев, коммунистов.

Есть в творчестве Д. Б. Кабалевского и трагические страницы, посвященные советской молодежи. О юных героях, отдавших жизнь в боях за Родину, напоминает людям композитор в виолончельном концерте. Концерт построен на мелодиях русских песен, он словно песенный плач.

Народные песни вдохновили композитора на создание замечательных двадцати четырех фортепьянных прелюдий. Эпиграфом к ним Д. Б. Кабалевский выбрал слова Лермонтова: «Если захочу вдаться в поэзию народную, то, вероятно, нигде больше не буду ее искать, как в русских песнях». Прелюдии Кабалевского — не обработка услышанных мелодий, а чутко и живо подмеченные образы, картины, настроения, чувства, рожденные народными песнями. Для того чтобы передать их, композитор пользуется неисчерпаемыми возможностями одного инструмента — фортепьяно.

Прекрасное знание русской народной музыки, умение передать ее песенный склад помогли композитору и в работе над операми «В огне», «Семья Тараса» и «Никита Вершинин». Первые две — о героях Великой Отечественной войны, последняя посвящена гражданской войне.

Есть у Кабалевского еще одна опера. Он написал ее в 1937 году, увлеченный поэтическими образами повести великого французского писателя-гуманиста Ромена Роллана. Герои повести: французский народ и его сын Кола Брюньон — народный умелец, человек с сильным характером и горячим сердцем. Около двух лет изучал Кабалевский народную музыку Франции, историю страны. Когда он закончил работу над оперой, Ромен Роллан, крупнейший знаток французской музыкальной культуры, высказал свое мнение о ней: музыка русского композитора не содержит французских мелодий, но прекрасно передает дух народа, национальный колорит, словно писал ее не русский, а француз. К сожалению, либретто оперы оказалось неудачным: повесть трудно переработать, в ней нет четкого сюжета. Поэтому «Кола Брюньон» не идет сейчас на сцене, но музыка оперы часто исполняется и всегда приносит нам радость, свет.

Композитор захватывает слушателей своей музыкой и тогда, когда его вдохновением управляют печаль, трагические события.

О глубокой скорби народа, потерявшего великого вождя, поведала людям Третья симфония — «Реквием памяти Ленина» для оркестра и хора.

Прочно был принят слушателями другой реквием Кабалевского — на слова поэта Р. Рождественского. Это произведение, ярко отражающее трагические страницы истории XX века.

Талант Д. Б. Кабалевского очень многогранен. Даже из короткого рассказа о творчестве композитора видно, как велик круг его интересов. Человек широко образованный, он с радостью отдавал свои знания, свой талант молодежи, обществу. Отличный дирижер и пианист, он выступал со своими произведениями в концертах, помогал самодеятельным коллективам, публиковал статьи в печати, как общественный деятель и музыкальный критик.

Очень часто приезжал Дмитрий Борисович в гости к школьникам — и они считали его своим, «детским» композитором. Да и как не считать, когда среди очень серьезных «взрослых» дел Д. Б. Кабалевский всегда находил время, чтобы сочинить для своих юных друзей веселую песню, рассказать им о музыке, послушать, как они поют, спросить о том, что их волнует.

Сергей Прокофьев

23 апреля 1891 — 05 марта 1953

Великий русский композитор, написавший свою первую оперу в 9 лет. Мастер крупных форм, которому удавалось переложить на язык музыки и шекспировские страсти Ромео и Джульетты, и встречу пионера Пети с Волком.
Знаменитый композитор родился в Екатеринославской губернии в семье ученого-агронома. Мальчик с детства проявлял музыкальные способности, его первым учителем была мать — хорошая пианистка. В 1902–1903 годах Прокофьев брал частные уроки у композитора Рейнгольда Глиэра. В 1904 году он поступил в Петербургскую консерваторию. В 1909 году Прокофьев закончил ее как композитор, через пять лет — как пианист, до 1917 года продолжая заниматься в ней по классу органа.
«Председателю земного шара от секции музыки — председатель земного шара от секции поэзии. Прокофьеву — Маяковский».

Маяковский шутил, как всегда, смело, весело, громко. Он сделал эту надпись на экземпляре своей поэмы «Война и мир» и подарил ее Сергею Прокофьеву. Они были почти ровесники и вступали в жизнь накануне Великой Октябрьской революции. Они оба искали новых путей. Маяковский — в поэзии, Прокофьев — в музыке. Неудачи, ошибки, брань критиков, возмущение публики не остановили их. Поиски, убежденность в своей правоте принесли победу. Но шли они к вершинам искусства разными путями.

Сергею Прокофьеву было пять лет, когда он стал сочинять музыку. Сначала учительницей его была мать, потом ему давал уроки композитор Р. М. Глиэр. В тринадцать лет он был готов уже к поступлению в консерваторию на композиторский факультет. «Вступительный экзамен. —- вспоминает Прокофьев, —- прошел довольно эффектно. Я вошел, сгибаясь под тяжестью двух папок, в которых лежали четыре оперы, две сонаты, симфония и довольно много фортепьянных пьес». «Это мне нравится!» — сказал Римский-Корсаков, который вел экзамен.

Теории музыки и композиции в консерватории учил мальчика известный русский композитор Лядов, сложному искусству оркестровки — сам Н. А. Римский-Корсаков.

Шли годы. Мальчик рос, расправлял крылья, все смелей показывал свой голос. Ему уже узки были привычные рамки старой классики. Хотелось нового.

Тревожно жила Россия после поражения революции 1905 года. Среди русской интеллигенции заметно усилились настроения уныния, разочарования в революции. О безмерной тоске, об уходе от жизни писали поэты, мрачные настроения все больше звучали в музыке и литературе того времени. Слабые духом боялись бури, старались уйти от нее, спрятаться в крошечный мирок своих переживаний.

Но молодой Прокофьев чувствовал: где-то рядом есть люди, которые не предаются тоске и унынию. Бодрые, сильные, они рвались в бой со старым миром. Один из них — дерзкий бунтарь Маяковский. Его стихи ломали привычные нормы. Он весело «дрался» за новую поэзию, поэзию грядущей революции.

Сергей Прокофьев не был бойцом революции. Но и у него появилось желание во весь голос закричать о приближении новой грозы, и ему захотелось включиться в бег нового времени. Он писал музыку яркую, жизнерадостную, задорную. Его непривычные интонации, неожиданные ритмы, выразительные музыкальные образы, острые характеристики с непривычки обескураживали слушателей. Первый и Второй фортепьянные концерты, Вторая и Третья сонаты и другие пьесы для фортепьяно — все эти ранние произведения Прокофьева ворвались в русскую музыку бурным потоком. На него сразу обрушились с яростью газетные критики. Его называли «футбольным» композитором, писали, что музыка его «бьет по черепу». Публика с недоумением встречала его открытия. Композитор не сдавался. В 1914 году он написал поэму для голоса и фортепьяно «Гадкий утенок» (по Андерсену).

...Сияет солнце, зеленеют овсы, сверкает зеркальная гладь озер в густой чаще большого леса. Большой мир намного привлекательней яичной скорлупы, из которой только что вылупились утята. На птичьем дворе, куда привела их утка-мать, шум и гам. Выводок приняли в общество, всех, кроме одного, самого большого и нескладного серого утенка. Он был не похож на других. «Хорошо бы его переделать», — проговорила старая утка. «Он некрасив, но сердце у него доброе, да и плавает даже лучше других», — защищала малыша утка-мать. Но утки, куры, индюки клевали, толкали, осыпали насмешками серого утенка...

Когда Максим Горький услышал взволнованную поэму Прокофьева, он сказал: «Это он про себя написал».

Были в этой музыке и грусть, и насмешка над глупостью и самодовольством, и радость юного существа, расправившего крылья и поднявшегося над теми, кто его гнал и клевал.

В 1909 году — восемнадцати лет — Сергей Прокофьев получил диплом композитора. В 1914 году он окончил консерваторию как пианист и дирижер. За исполнение Первого фортепьянного концерта на выпускном экзамене композитору была присуждена премия имени Антона Рубинштейна — концертный рояль.

Началась самостоятельная жизнь: смелые творческие поиски, гастрольные поездки, концерты, приносившие успех. В эти годы композитор был очень увлечен театром — сочинял балетную и оперную музыку. Из балетной музыки родилась потом известная «Скифская сюита», которая снова взбудоражила публику и критику.

Молодой Прокофьев был очень смел. Никто никогда не пытался писать музыку на прозу Достоевского. Прокофьев выбрал для первой своей оперы сложный психологический роман Достоевского «Игрок». Задумав сделать из «Игрока» острый драматический музыкальный спектакль, Прокофьев смело ломал традиционные оперные рамки. Он шел путем Даргомыжского и Мусоргского. В «Игроке» не было арий, не было самостоятельных оркестровых номеров. Композитор подчинил музыку тексту Достоевского. Опера требовала от исполнителей не только хорошо поставленных голосов, но и высокого актерского мастерства. Это много лет мешало ее постановке на сцене. Только недавно— весной 1963 года — опера «Игрок» впервые прозвучала в нашей стране в концертном исполнении певцов и оркестра Всесоюзного радио.

В 1917 году Прокофьев написал Четвертую фортепьянную сонату, Первый концерт для скрипки с оркестром, «Классическую симфонию», фортепьянные миниатюры, в том числе свои знаменитые «Мимолетности». В этих произведениях сказались очень привлекательные стороны дарования композитора: душевная теплота, лиризм, радостное восприятие жизни, юмор.

Когда началась Великая Октябрьская революция, Сергей Прокофьев стоял далеко от политики. Он готовился к гастролям за границей. «Напрасно один мудрый человек говорил: «Вы убегаете от событий, и события не простят вам этого: когда вы вернетесь, вас не будут понимать», — вспоминает композитор. — Я не внял его словам и 7 мая 1918 года отправился в путь, на несколько месяцев, как я думал».

Вернулся он лишь в начале тридцатых годов. Живя за границей, композитор продолжал работать для театра. Его веселая сказка «Любовь к трем апельсинам» шла в театрах Америки, Европы, позднее и в Советском Союзе. Как всегда, он искал в музыке новые, свежие краски, изобретал, придумывал, делал открытия. Какими молодыми, современными, например, стали в его музыке старинные танцы гавот, менуэт!

Были и неудачи. Прокофьев попытался рассказать в балете «Стальной скок» о Советской стране. Гром и скрежет оркестра должен был передать стремительный рывок молодой республики к техническому прогрессу. И балет не выдержал испытания времени.

В 1939 году, создавая оперу о гражданской войне «Семен Котко» по повести В. Катаева «Я сын трудового народа», Прокофьев нашел «иные звуки». Возвращение на Родину дало новую жизнь творчеству композитора. Все лучшее, что было в ранних сочинениях Прокофьева, — радостное восприятие жизни, задушевность, мягкий лиризм, теперь с возрастающей силой открывалось в его новых произведениях. И, наоборот, все лишнее, случайное, то, что возникало подчас от чрезмерного увлечения поиском, композитор отбросил.

Появились балеты «Ромео и Джульетта», «Золушка», «Сказ о каменном цветке», оперы «Семен Котко», «Обручение в монастыре», «Повесть о настоящем человеке». И, наконец, любимое детище композитора опера «Война и мир». Над ней он работал долгие годы. В ней — его любовь к Родине, его восхищение героизмом русских людей, раздумье над судьбами народными, его страстное волнение, мягкий лиризм, теплота, задушевность.

Одно из самых известных сочинений Прокофьева — музыка к кинофильму «Александр Невский». Эта музыка стала главным участником фильма о великой любви русских людей к родине, об их самоотверженной борьбе с жестокими захватчиками — тевтонскими рыцарями, о славной победе над врагом. Музыка фильма легла в основу кантаты для хора и оркестра «Александр Невский». Когда немецкие фашисты в 1941 году пришли на нашу землю, знаменитый хор из этой кантаты «Вставайте, люди русские» звал советских людей на защиту Родины.

«Наша музыка стремится внушить человеку спокойствие и уверенность в своих силах и в своем будущем», — говорил Прокофьев. Этим стремлением проникнуты последние три его симфонии — Пятая, Шестая, Седьмая. Седьмую называют «юношеской». В ней особенно сильно чувствуется светлое, романтическое восприятие жизни, которое так свойственно юности.

У Прокофьева много сочинений, написанных для детей. Он очень любил детей, и сама его музыка говорит об этом. Для детей придумал композитор сказку-учебник «Петя и Волк», сочинил немало фортепьянных пьес, вокально-симфоническую сюиту «Зимний костер» и ораторию «На страже мира».

Сергей Прокофьев был великий труженик. Он оставил нам такое необъятное наследство, что пройдет немало лет, прежде чем созданная им музыка предстанет перед слушателями во всем, своем разнообразии и богатстве.

ПЁТР ИЛЬИЧ ЧАЙКОВСКИЙ

(1840-1893)

Если музыка в шелесте травы, в шорохе шагов, в перезвоне часов в гостиной, в ребячьих голосах за окном, в стихах Пушкина и Шекспира... Если от первых звуков Моцартовой «Свадьбы Фигаро», которую играла дома волшебная оркестрина, замирало сердце и на глаза навертывались слезы...
Если часами можно сидеть за инструментом, играя по памяти иногда всего один раз услышанные мелодии... Если все нотные тетради матушки переиграны по многу раз... Если голова разламывается от новых, никогда никем еще не записанных и не исполненных мелодий...
Если вся жизнь в музыке, можно ли оставить ее, можно ли заставить себя делить с музыкой другие занятия?..

Юноша попробовал: из родного Воткинска мать отвезла его в Петербургское училище правоведения, после окончания которого он был определен на службу в департамент министерства юстиции. Три невероятно долгих и скучных года он старался исправно выполнять свои обязанности. И, наконец, не выдержал: не бросая службу, поступил в только что открывшуюся в Петербурге консерваторию. «Рано или поздно, — писал он сестре, — но я променяю службу на музыку... Буду ли я знаменитый композитор или бедный учитель, но совесть моя будет спокойна и я не буду иметь тяжкого права роптать на судьбу и на людей».

Проучившись год в консерватории, юноша, к великому огорчению и недоумению родных, бросил департамент, решив связать навсегда свою жизнь с музыкой.

«С Глинкой мне, может быть, не сравняться, — писал он старшему брату, возмущенному его «легкомысленным» шагом, — но — увидишь, что ты будешь гордиться родством со мной!»

Вера в свое призвание вела его трудным, беспокойным и не всегда радостным путем к славе и бессмертию.

Чтобы быть спокойным и счастливым, чтобы поведать кому-то о своих чувствах, ему нужны звуки. Несколько дней безделья между двумя фортепьянными занятиями уже делают его беспокойным, несчастным. Все, что мешает отдаваться сочинению, расстраивает до последней степени.

Слава, цветы, аплодисменты, восторженные отклики в газетах, десятки предложений приехать на гастроли в десятки городов России, Европы и Америки — все это было гораздо позднее. А сначала были годы упорных занятий и первые серьезные опыты. Похвалы и резкие замечания требовательного учителя Антона Рубинштейна, композитора и пианиста, директора и основателя консерватории. Уроки музыки в богатых домах ради заработка — утомительные, иногда унизительные. Изо дня в день они отбирали время у настоящей музыки, у творчества.

Но вот консерватория успешно окончена и вместе с дипломом свободного художника получено почетное предложение от «московского» Рубинштейна — Николая, брата Антона Григорьевича, переехать в Москву и взять класс композиции в только что организованной им второй русской консерватории. Не о преподавательской работе мечтал молодой Чайковский. У него был талант и знания, он многое мог дать начинающим музыкантам, но все существо его стремилось к иной деятельности. И характер, крайне застенчивый, скромный и мечтательный, не годился, казалось, для педагогической работы. Однако предложение Рубинштейна после некоторых колебаний было принято.

Потянулись двенадцать трудных лет жизни и работы в Москве. Занятия со студентами, полезные, нужные, интересные, но... отнимавшие столько времени и сил. Учитель сомневается: «Не обязан ли я все свое время, все свои силы отдавать тому делу, которое я люблю, которое составляет весь смысл, всю суть моей жизни?» Но и того времени, что у него было, хватало на создание многих замечательных творений.

В эти годы родились первые его оперы и симфонии, знаменитые симфонические фантазии «Ромео и Джульетта», «Буря», «Франческа да Римини», Первый концерт для фортепьяно с оркестром, романсы, камерные сочинения и музыка лучшего в мире балета «Лебединое озеро».П. И. Чайковский. 

Теперь мы не устаем слушать эти произведения, всякий раз восхищаемся необычайной их доходчивостью, простотой, богатством мелодий. В то время далеко не все с восторгом приняли молодого композитора. Он нуждался в поддержке, одобрении, а газеты обрушивали на него поток обидных, случайных, развязных замечаний: «жиденькие темки, интересная обработка», «расплывчатость, многословие и излишние подробности». Нам, чуть не наизусть знающим музыку «Лебединого озера», трудно поверить, что современники Чайковского могли писать о ней сухие, равнодушные отзывы: «Есть несколько счастливых моментов... но в общем музыка нового балета довольно монотонна, скучновата», «бедность творческой фантазии», «однообразие тем и мелодий». Быстро сошла со сцены первая опера Чайковского— «Воевода». Партитуру другой оперы, «Ундина», он уничтожил сам. Не имели успеха и «Опричник» и даже «Кузнец Вакула», которого сам композитор очень любил (позднее он переделал оперу и дал ей новое название «Черевички»).

Но Чайковский работал, творил музыку, страдал и верил, что время его впереди.

Потом и пришел трагический в его жизни 1877 год. Неудачная женитьба на малознакомой и оказавшейся ему совершенно чуждой студентке консерватории кончилась попыткой к самоубийству и тяжелым нервным потрясением. Чайковский немедленно уехал в Петербург, а оттуда, по совету врачей, за границу.П. И. Чайковский. 

С ним рядом были любимые его младшие братья, друзья поддерживали его своими письмами из России. И среди них «добрый гений» композитора Надежда Филаретовна фон Мекк. Она тонко понимала музыку Чайковского, откликалась на каждую мысль его, на каждое чуть заметное движение души. В 1877 году, узнав о тяжелом положении композитора, Н. Ф. фон Мекк, богатая московская меценатка, в очень деликатной форме предложила Петру Ильичу свою дружбу и материальную помощь. В письмах ее было так много чуткости и заботы о нем, о его творчестве, что Петр Ильич не мог не принять этой помощи. Так началась их дружба. Это была необычная дружба. Бывало, они жили рядом, издали видели друг друга в концертах, на прогулках, но никогда не подходили один к другому, не заговаривали. Таково было желание Надежды Филаретовны. А в письмах они открывали друг другу самые сокровенные свои мысли, без конца говорили о музыке, о творческих планах Петра Ильича, рассказывали о близких, родных.

Надежда Филаретовна фон Мекк

Тринадцать лет продолжалась переписка. Три толстых тома писем Петра Ильича к фон Мекк и ее писем к композитору открывают нам теперь чрезвычайно богатую духовную жизнь Чайковского, взгляды, мысли, дают возможность заглянуть в тайники его творческой лаборатории.

Тринадцать лет Надежда Филаретовна ежегодно высылала Чайковскому большую сумму денег, заботясь о том, чтобы он мог свободно творить и не зависеть от службы. И только когда известность и слава пришли к композитору, она прервала переписку и перестала высылать ему деньги, спокойная за его судьбу. Чайковский пытался возобновить отношения, но она осталась непоколебима.

Начиная с 1877 года композитор очень много странствовал за границей, а на зиму возвращался в Россию. За семь лет он объездил многие города Германии, Франции, Италии, Швейцарии. И путешествия не мешали творчеству. В эти годы написаны оперы «Евгений Онегин», «Орлеанская дева», «Мазепа», Четвертая симфония, «Итальянское каприччио», Струнная серенада, Торжественная увертюра «1812 год». Второй фортепьянный и скрипичный концерты, множество камерных сочинений и романсов, знаменитое Трио памяти Н. Г. Рубинштейна.

Все чаще и чаще исполнялись произведения Чайковского в Москве и в Петербурге. Росло число поклонников и ценителей его музыки в России и за границей. Решающим оказался 1878 год, когда на Парижской всемирной выставке Николай Рубинштейн организовал «русские концерты», в которых исполнялись лучшие произведения Чайковского.

Однако ни шумный успех за границей, ни яркие красоты чужих городов, дорог, пейзажей не могли одолеть с каждым днем возраставшую тоску по родине. «Жить можно только в России, — пишет он Надежде Филаретовне, — и только живя вне ее, постигаешь всю силу своей любви к нашей милой, несмотря на все ее недостатки, родине». «Отчего простой русский пейзаж, — пишет он в другом письме, — отчего прогулка летом в России, в деревне по полям, по лесу, вечером в степи, бывало, приводила меня в такое состояние, что я ложился на землю в каком-то изнеможении от наплыва любви к природе, от тех неизъяснимо сладких и опьяняющих ощущений, которые навевали на меня лес, степь, речка, деревня вдали, скромная церквушка, словом, все, что составляет убогий русский родимый пейзаж. Отчего все это?» «Я еще не встречал человека более меня влюбленного в матушку Русь... Я страстно люблю русского человека, русскую речь, русский склад ума, русскую красоту лиц, русские обычаи».

Поэтому такими русскими получались у него романсы, камерные пьесы, оперы, симфонии.

Часто мотивы тоски, одиночества в его музыке вливаются в раздольные народные напевы и переходят в картины народного веселья. Это легко можно проследить, слушая знаменитую Четвертую симфонию. Композитор в письме к фон Мекк по ее просьбе пытается рассказать, какие мысли и переживания вложил он в музыку этой симфонии.

Первая часть. «Интродукция (вступление) есть зерно всей симфонии, безусловно главная мысль...

Это фатум, это та роковая сила, которая мешает порыву к счастью дойти до цели, которая ревниво стережет, чтобы благополучие и покой не были полны и безоблачны... Она непобедима, и ее никогда не осилишь. Остается смириться и бесплодно тосковать...

...Не лучше ли отвернуться от действительности и погрузиться в грезы...

...Как хорошо. Как далеко уже теперь звучит неотвязная первая тема аллегро.

...Все мрачное, безотрадное позабыто. Вот оно, вот оно, счастье!

Нет! Это были грезы, и фатум пробуждает от них.

Итак, вся жизнь есть непрерывное чередование тяжелой действительности со скоропреходящими сновидениями и грезами о счастье...»

Вторая часть. «Это то меланхолическое чувство, которое является вечерком, когда сидишь один, от работы устал, взял книгу, но она выпала из рук. Явились целым роем воспоминания. И грустно, что так много уж было, да прошло, и приятно вспоминать молодость... Были минуты радостные... Были и тяжелые моменты, незаменимые утраты. Все это уж где-то далеко. И грустно и как-то сладко погружаться в прошлое.

Третья часть не выражает определенного ощущения... На душе не весело, но и не грустно. Ни о чем не думаешь; даешь волю воображению, и оно почему-то пустилось рисовать странные рисунки... Среди них вдруг вспомнилась картинка подкутивших мужичков и уличная песенка... Потом где-то вдали прошла военная процессия. Это те совершенно несвязные образы, которые проносятся в голове, когда засыпаешь...

Четвертая часть. Если ты в самом себе не находишь мотивов для радостей, смотри на других людей. Ступай в народ. Смотри, как он умеет веселиться, отдаваясь безраздельно радостным чувствам... Они даже не обернулись, не взглянули на тебя и не заметили, что ты одинок и грустен. О, как им весело! Как они счастливы, что в них все чувства непосредственны и просты. Пеняй на себя и не говори, что все на свете грустно. Есть простые, но сильные радости. Веселись чужим весельем. Жить все-таки можно...»

Эту симфонию Чайковский писал зимой 1877 года. Тогда не улеглось в душе смятение, в которое повергли его личные невзгоды. И все-таки радостью согрет финал симфонии с его знакомой мелодией народной песни «Во поле березонька стояла».

Первые три симфонии Чайковского, изящные по форме, мелодичные, навеянные картинами родной природы, бытовыми сценками, — только проба в его симфоническом творчестве. С Четвертой симфонии начинается волнующая исповедь души композитора, глубокое раздумье о жизни, борьбе, смерти.

В Пятой симфонии — та же борьба добра со злом, то же стремление к радости, к свету и столкновение с жестокой жизнью. Главная музыкальная тема симфонии пронизывает все части. Сначала мрачная и суровая, она к концу меняет свой характер, переходя в торжественную жизнеутверждающую мелодию звонкого марша.

Шестая, последняя симфония — «Патетическая» — вершина симфонического творчества Чайковского. Он задумал ее как трагический рассказ о жизни человека, глубоко чувствующего и ясно мыслящего, о его борьбе и страданиях, о его надежде на светлое будущее и мечте о радости не только своей личной, но и своего народа. А мысли о нищете, безграмотности, бесправии народа России очень волновали композитора в последние годы жизни.

После семи лет странствий Петр Ильич поселился, наконец, в тихом провинциальном уголке на окраине Клина, недалеко от Москвы. Здесь было все, к чему он так давно стремился: скромная, с детства дорогая русская природа, березки, любимые ландыши, поляны и перелески, река с ласковым русским именем Сестра. Жители Клина, приветливо кланявшиеся «доброму барину Петру Ильичу» и в трудную минуту приходившие к нему за помощью. Они и не знали, чем он занимается, почему так подолгу бродит один в окрестностях и что пишет, остановившись вдруг, в своей записной книжке...

Здесь не было назойливых посетителей, поклонников, городской сутолоки. Тишина, покой, труд. Простой березовый деревенский стол в спальне у окна. За ним написаны лучшие создания Чайковского: «Пиковая дама» и Шестая симфония. В окно глядят верхушки любимых берез и спокойное небо, а вдали открываются берега реки 

Рядом, в гостиной, — «Беккер», рояль, который настраивал сам хозяин. По вечерам он играл любимого Моцарта, Шопена, Бетховена, Шуберта — все, что было в его богатой нотной библиотеке. Вечера он иногда проводил с самыми близкими друзьями, которые приезжали к нему из Москвы. Тогда клавишами «Беккера» завладевали уже четыре руки — хозяин особенно любил исполнять переложения для четырех рук.

Государственный дом-музей П.И. Чайковского в Клину

Концерты в Петербурге и Москве (в последние годы Чайковский много дирижировал), гастрольные поездки по другим городам России, Европы и Америки иногда отрывали композитора от любимых мест, от творчества. Но с тем большей радостью возвращался он в родной дом на окраине Клина, с тем большей радостью садился к своему дощатому, грубо отесанному столу у окна.

Он и сейчас стоит, этот стол, в спальне композитора, где все осталось так, как было десятилетия назад. Стоит рояль, к которому прикасались руки великого Чайковского. Два раза в году — весной, в день рождения композитора, и осенью, в день его смерти, лучшие пианисты страны, а иногда и почетные зарубежные гости с благоговением открывают крышку инструмента — и тогда дом наполняется чудесной музыкой.

На двери дома старинная металлическая табличка:

П. И. ЧАЙКОВСКИЙ

Прием по понедельникам и четвергам от 3 до 5 ч.

Невозможно без трепета открыть эту дверь и войти в дом, где все осталось так, как было в последний день его в Клину.

Когда Чайковский жил в Клину, местные жители знали о нем только, что он добрый барин, что он любит детей и всегда угощает их сладостями, что он задумал построить для клин-ских ребят народную школу и, хоть сам не был очень богат (даже дом не мог себе купить — брал в аренду у клинского домовладельца)—дал на эту школу свои деньги.

А теперь Клин — город Чайковского. Здесь каждый житель знает его музыку, его биографию и радостно встречает всех, кто из дальних краев приезжает в гости к Петру Ильичу. И нет другого места на земле, где бы так хорошо воспринималась музыка Чайковского, как в этом доме на окраине Клина.

Когда, потрясенный всем увиденным и услышанным, закрываешь за собой дверь дома с заветной дощечкой, в памяти всплывают взволнованные слова А. П. Чехова:

«Я готов день и ночь стоять в почетном карауле у крыльца того дома, где живет Петр Ильич, — до такой степени я уважаю его...»

НИКОЛАЙ АНДРЕЕВИЧ РИМСКИЙ-КОРСАКОВ

(1844-1908)

Декабрь 1905 года. Весь год, начиная с 9 января — с «кровавого воскресенья», — бурлила Россия революционными стачками, забастовками, демонстрациями. Петербургская консерватория разделилась на два лагеря. Большая часть студентов и меньшая часть профессоров стояла на стороне революции. В зтом лагере был и замечательный русский композитор, гордость России Николай Андреевич Римский-Корсаков. Он сказал о себе, что в эти дни стал «ярко-красным». Когда дирекция консерватории предложила профессорам составить списки студентов — «зачинщиков» забастовок, Римский-Корсаков потребовал отставки директора. В ответ на это великого композитора уволили из консерватории. А вслед за ним ушли и возмущенные произволом начальства другие передовые профессора. Первыми среди них были известные композиторы Глазунов и Лядов.

Через несколько дней после этих событий состоялась премьера оперы Римского-Корсакова «Кащей Бессмертный».

Призрачная, гнетущая музыка вступления и ария Кащея вводит слушателя в мрачное Кащеево царство. Страшно и одиноко прекрасной царевне Красе Ненаглядной рядом с жестоким Кащеем. Тепла, трогательна и человечна ее песня-жалоба «Дни без просвета, бессонная ночь». Тоскуя, ждет она своего жениха Королевича — он должен освободить ее из Кащеева плена. Кащей шлет навстречу Королевичу свирепую метель, невидимые голоса предсказывают смерть витязю. Но Королевич бесстрашно идет на поиски невесты. Злая дочь Кащея подстерегает храбреца. Она должна завлечь его в свой терем и погубить. Но Королевич так смел и прекрасен, что в холодном сердце Кащеевны мелькнуло вдруг чувство жалости и любви к нему. Буря помогает Королевичу бежать от Кащеевны и найти царевну. Кащеевна страдает, впервые из глаз ее льются слезы, а с ними приходит и смерть к Кащею. Он спрятал свою смерть в слезы дочери, никогда не знавшей жалости. Любовь сломила злую Кащеевну и победила Кащея.

Буря-Богатырь весело распахивает ворота мертвого Кащеева царства. «Конец злому царству», — поет невидимый хор «На волю, на волю, вам буря ворота открыла», — приветствует пленников Буря-Богатырь.

В зале поняли истинный смысл оперы-сказки. В опере свергнуто было Кащеево царство, в зале находились люди, верившие в свержение царизма. В зале были люди, давно покоренные музыкой Римского-Корсакова, знавшие его передовые взгляды, его верность идеям революционных демократов Белинского, Добролюбова, Чернышевского. В зале были люди, возмущенные увольнением Римского-Корсакова из консерватории. Спектакль превратился в общественную манифестацию. В театр была вызвана полиция. На сочинения Римского-Корсакова власти наложили запрет, а за композитором установили полицейский надзор. Но революция продолжалась, и властям скоро пришлось отменить свои действия, вызвавшие волну протеста среди передовой интеллигенции.

Последняя опера Римского-Корсакова, написанная в 1906 году, была тоже направлена против самодержавия. Это опера-сатира «Золотой Петушок». Опера яркая, красочная, оригинальная. Принимаясь за нее, композитор писал одному из друзей: «Додона надеюсь осрамить окончательно».

И он уничтожил царя Додона и его окружение беспощадной сатирой. Глупый и жестокий самодур Додон в музыке Римского-Корсакова еще глупее и смешнее, чем в сказке Пушкина. Откровенная издевка над царем звучит в любовной песенке старого Додона, положенной на мотив «Чижика».

Композитору не пришлось увидеть на сцене последнюю свою оперу — цензура была против ее постановки.

Не успел Римский-Корсаков осуществить много лет занимавший его замысел оперы-песни «Стенька Разин». Остались планы, наброски. «Не надо увлекаться намеками на современное положение вещей; и без того соприкосновение с ним будет ясно для всякого», — писал композитор.

Римский-Корсаков написал пятнадцать опер, около восьмидесяти романсов, симфонию, симфонические сюиты «Шехеразада» и «Анчар», симфоническую картину «Садко». Он исправлял, оркестровал и даже записывал многие произведения своих гениальных друзей Бородина и Мусоргского, готовил к изданию партитуры опер Глинки «Иван Сусанин» и «Руслан и Людмила».

Римский-Корсаков написал учебники, по которым до сих пор учатся композиторы своему трудному искусству.

Римский-Корсаков стал ближайшим помощником Балакирева в период расцвета деятельности «Могучей кучки», Бесплатной музыкальной школы и Русского музыкального общества.

Он был талантливым педагогом и любимцем студентов Петербургской консерватории. Никогда не подавлял начинающих композиторов своими требованиями и взглядами. Он был «другом, отцом и слугой» своих учеников. И не удивительно, что многие из его учеников стали выдающимися композиторами: Асафьев, Аренский, Глазунов, Гнесин, Гречанинов, Лысенко, Лядов, Ипполитов-Иванов, Мясковский, Прокофьев, Стравинский, Спендиаров.

Н. А. Римский-Корсаков прославился как композитор-сказочник. Народные былины, сказки, легенды, сказочные герои привлекали композитора своей поэтичностью и красотой. Народные песни, которые он бережно собирал и записывал, заворожили его навсегда своими прекрасными мелодиями, скромным изяществом и задушевностью. Очень интересовала его история Руси, особенно эпоха Ивана Грозного. Именно к этому времени относится действие его опер «Псковитянка» и «Царская невеста». Ему, как и Мусоргскому, нравились повести Гоголя с их сочными бытовыми картинами, описанием народных обрядов и фантастическими историями. Он выбрал из всех повестей «Майскую ночь» и «Ночь перед рождеством» и написал по ним оперы. Мир фантастический и реальный переплетаются в опере-былине «Садко», в героико-патриотической опере «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии», в поэтичной весенней сказке «Снегурочка», в волшебной «Сказке о царе Салтане».

МОДЕСТ ПЕТРОВИЧ МУСОРГСКИЙ

(1839-1881)

Не познакомиться с народом, а побрататься заждется: страшно, а хорошо!..»

«Народ хочется сделать: сплю и вижу его, ем и помышляю о нем, пью — и мерещится мне он, он один, цельный, большой, неподкрашенный...»

Человек зачитывается статьями Герцена, Чернышевского, Добролюбова, стихами Некрасова. Человек перелистывает тысячи страниц истории России и европейских государств. Голова раскалывается от дерзких мыслей, сердце кричит от боли, чувствуя горькую безысходность в судьбе родного народа. Человека охватывает горячее чувство стыда, что он помещик, пусть небогатый, но владелец «крепостных душ».

Еще совсем недавно он, блестящий гвардеец, был желанным гостем в светских гостиных. Изящный, хорошо воспитанный, французским владевший свободней, чем русским, великолепный пианист, певец и танцор,— кому, как не ему, улыбалось счастье, кого, как не его, звала бездумная карьера гвардейского офицера?

Но вдруг, к огорчению родных и удивлению друзей, он отказался от своего «счастья» и подал в отставку. И вот уже он не офицер, а скромный служащий. А через некоторое время и не помещик больше: после крестьянской реформы 1861 года он уступил свою часть наследства старшему брату с условием, что бывшие его крепостные получат землю без выкупа. Он был молод, но понимал, что придуманная помещиками реформа, так называемая «отмена крепостного права», не освобождала, а грабила крестьян.

Его не пугала собственная бедность — он думал только об одном: надо служить своему народу.

Так начинал жизнь великий русский композитор Модест Петрович Мусоргский.

В семнадцать лет он впервые услышал музыку Глинки и Даргомыжского. Юноша, с детства любивший крестьянские песни, был потрясен народным складом арий Сусанина, Антониды, Руслана, Людмилы, Наташи (из оперы Даргомыжского «Русалка»). Он ушел в тот вечер домой с твердым желанием сочинить такую же оперу. Но из этого ничего не вышло: он не знал правил композиции, не знал основ теории музыки. Он стал читать, прислушиваться к беседам музыкантов.

В один из вечеров у Даргомыжского появился Милий Алексеевич Балакирев.

Мусоргский потянулся к Балакиреву с первых встреч. Он стал показывать ему свои первые опыты, несмотря на то, что Балакирев был резок и беспощаден в критике. Он мечтал о том, чтобы Балакирев давал ему уроки композиции, и тот согласился. Балакиреву было в ту пору всего двадцать лет, и как педагог он еще не имел опыта. Но юному Мусоргскому, музыкально одаренному, но малообразованному, занятия с Балакиревым, безусловно, принесли большую пользу. Иногда вместе с ним приходил на уроки музыки Цезарь Антонович Кюи, часто бывал там В. В. Стасов.

Юный офицер в обществе Стасова и Балакирева чувствовал себя неучем. Приходя домой, он спешил «догнать» их — ночи напролет просиживал над книгами. А днем — смотры, разводы, бестолковая армейская жизнь. Тянула музыка, книги, хотелось к друзьям, но ни сил, ни времени не хватало. И тогда пришло решение — оставить службу. Друзья были встревожены — стоит ли рисковать, когда карьера музыканта так безрадостна и шатка? Но юноша был тверд в своем решении. Его звала музыка.

Он начал с романсов, с небольших оркестровых пьес. Что бы ни писал — виделись ему живые люди, сценки из народной жизни, веселые, грустные, иногда горькие до слез.

Увлекали его идеи русских народных демократов. Одно время Мусоргский жил в «коммуне», каких немало появилось среди передовой интеллигенции шестидесятых годов после выхода в свет романа Чернышевского «Что делать?». У каждого из членов коммуны была своя небольшая, скромно обставленная комната, где они обычно работали первую половину дня, а вечерами встречались все в общем зале и читали вместе, обсуждали новые статьи, события, книги...

Пушкин, Гоголь, Некрасов стали любимыми писателями Мусоргского.

В 1864 году появилась первая песня на слова Некрасова «Калистрат». Композитор назвал ее «Этюдом в народном стиле». Песня не была похожа ни на обычную песню, ни на романс. Эта небольшая драматическая сцена построена на контрастных образах. С одной стороны, плавный, светлый, колыбельный напев «Будешь счастлив, Калистратушка» и, с другой стороны — горькое балагурство бедняка:

И сбылось по воле божьей 

Предсказанье моей матушки: 

Нет богаче, нет пригожей, 

Нет счастливей Калистратушки. 

В ключевой воде купаюся, 

Пятерней чешу волосыньки, 

Урожая дожидаюся 

С незапаханной полосыньки, 

С незасеянной...

Потом появились «Колыбельная Еремушки» на слова Некрасова, «Спи, усни, крестьянский сын» на слова А. Н. Островского, «Гопак» на слова Т. Шевченко, «Светик Саввишна» и «Сиротка» на собственные тексты.

Желание «побрататься» с народом росло в Мусоргском. Он все приглядывался, прислушивался, запоминал особенно яркие образы встречавшихся людей, их певучую речь. Думал об опере из народной жизни.

Когда же друзья предложили ему попробовать написать музыку к пушкинскому «Борису Годунову», Мусоргский тут же ухватился за смелую идею. С увлечением взялся он за изучение русской истории, знакомился с пушкинскими материалами, текстами, письмами. Либретто оперы Мусоргский писал сам, взяв за основу текст народной драмы Пушкина.

«Что развивается в трагедии? Какова она? — Человек и народ, судьба человеческая и судьба народная», — писал Пушкин о своем «Борисе». Та же идея легла в основу оперы Мусоргского.

В прологе оперы композитор дал две картины. В первой картине мы видим народ, собравшийся у Новодевичьего монастыря в Москве. В оркестровом вступлении — печальные, тревожные мелодии. Народ покорен, нищ. Умер один царь, придет другой. Кто ни сядет на престол — народу все едино, кто бы ни пришел, бедноте легче не будет. Пристав с дубинкой грозно кричит: «Ну, что же вы? Что ж вы идолами стали? Живо на колени!»

Нехотя опускаются люди на колени, причитают. Но пристав стошел — и они снова заговорили между собой, забыв, что им надо оплакивать умершего царя.

Вторая картина. Колокольный звон. Площадь в Московском Кремле. Венчают на царство Бориса Годунова. Народ по указке бояр славит будущего царя вяло, нехотя. И сам Борис не рад торжеству. Мрачное предчувствие тревожит его. В ариозо Бориса, в величальном хоре народа слушатели чувствуют трагизм. Пролог оперы предвещает драматическое развитие событий.

А потом одна картина за другой открывают историю царя Бориса. Летописец Пимен рассказывает об убийстве царевича Димитрия, единственного наследника умершего царя, и обвиняет в убийстве Годунова. Молодой монах Григорий, узнав об этом, решается выдать себя за царевича Димитрия, поднять народ против Бориса, надеясь сесть на престол. Так появляется Самозванец. Григорий бежит за границу, рассчитывая на помощь польских панов, которые давно стремились завладеть Московским царством.

В опере образ Бориса, как и в драме Пушкина, очень противоречив. Он умен, мудр, он заботится о развитии государства, он пытается как-то облегчить жизнь народа. Но народ не верит ему, не любит его, не желает прощать царя-убийцу.

Одна из самых сильных трагических сцен оперы — конец второго действия. Монолог Бориса «Достиг я высшей власти» потрясает до глубины души.М. Мусоргский. Ария Бориса "Достиг я высшей власти" 

Борис узнает о Самозванце, который распускает в народе слух, будто царевич Димитрий не погиб и должен занять царский трон. Ужас наполняет душу царя. Всюду, куда он ни взглянет, ему видится призрак убитого младенца. Не выдержав, Борис падает без чувств. И уже жаль этого измученного человека, и уже не хочется больше его осуждать.

Но вот новая сцена — у храма Василия Блаженного собрался народ, взбудораженный слухами о живом царевиче Димитрии. Народ голоден, недоволен. Это уже не та равнодушная и вялая толпа, которая нехотя величала Бориса. Ропот, недовольство, даже угроза слышатся в горьких криках нищих людей, протянувших тощие руки к Борису: «Хлеба, хлеба голодным дай!»

Борис мрачен, встревожен. И вдруг жалкий, обиженный мальчишками Юродивый обращается к царю: «Борис, а Борис, обидели юродивого. Мальчишки отняли копеечку, вели-ка их зарезать, как ты зарезал маленького царевича.» Толпа замерла. Борис, сдерживая тревогу и гнев, просит Юродивого помолиться за него. Толпа насторожилась. «Нет, Борис!.. Нельзя... Нельзя молиться за царя Ирода». Так народ устами Юродивого выносит приговор царю.

Опера кончалась смертью Бориса Годунова.

Сподвижники по «Могучей кучке» с нетерпением следили за рождением каждой новой арии, каждой новой сцены «Бориса Годунова». Необычайно точные, меткие характеристики героев, яркие, запоминающиеся музыкальные образы оперы приводили друзей композитора в восторг. Музыка была как жизнь сложна и в то же время проста по интонациям, ничего подобного никто еще не слышал. О смелости содержания и говорить не приходилось.

Мусоргский боялся, что «Бориса» не разрешат поставить: запретила же цензура Пушкину печатать драму. И недаром. Пушкин так рассказал о прошлом России, что нетрудно было найти в драме ниточки, тянувшиеся к настоящему.

Но первый вариант оперы встретил в Императорском театре лишь одно возражение: нет женской партии. А без женской партии до той поры не было ни одной оперы. Друзья посоветовали композитору ввести польские сцены и образ Марины Мнишек, невесты Самозванца. Но, взявшись за новые сцены, композитор переделал много и в уже написанных. Не переставая думать о том, как бы показать не молчаливое осуждение народом царя, а бунт народный, Мусоргский ввел в оперу сцену под Кромами. Теперь не смерть Бориса, а эта сцена завершала произведение — бурная картина народного бунта, расправы над боярами, мощный народный хор «Расходилась, разгулялась удаль молодецкая», появление Самозванца с поляками, наконец, плач Юродивого, предсказывающего новые беды обманутому Самозванцем народу:

Лейтесь, лейтесь, слезы горькие,

Плачь, плачь, душа православная,

Скоро враг придет, и настанет тьма,

Темень темная, непроглядная.

Горе, горе Руси, плачь, плачь, русский люд,

Голодный люд.

И сам Мусоргский и друзья его были очень довольны новым вариантом оперы. Закончив оперу, Мусоргский написал на заглавном листе партитуры: «Я разумею народ, как великую личность, одушевленную единой идеей. Это моя задача. Я попытался разрешить ее в опере».

«Бориса Годунова» благодаря настойчивости некоторых певцов императорской оперы разрешили поставить. Премьера прошла хорошо, у Мусоргского нашлось немало поклонников, но дальнейшая судьба «Бориса» была печальна: его сняли со сцены, как и «Ивана Сусанина» и «Руслана и Людмилу». «Ходили слухи, что опера не нравилась царской фамилии, что сюжет ее неприятен цензуре», — писал Римский-Корсаков.

Работая над «Борисом», Мусоргский задумал новую оперу на сюжет из времен стрелецких бунтов. Новые страницы истории русского народа увлекли композитора. Он снова «братался» с народом, с увлечением работал над своей «Хованщиной». И мечтал о «Пугачевщине» — третьей опере, которую хотел писать по «Капитанской дочке» Пушкина. «Пугачевщину» Мусоргский не успел написать, помешала преждевременная смерть. Не были закончены и «Хованщина» и веселая «Сорочинская ярмарка».

Неудачи, постоянное безденежье подорвали и без того расстроенное здоровье композитора. Он умер сорока двух лет, не успев осуществить многих своих планов, оставив нам россыпи гениальных набросков, идей, мыслей. К счастью, друзья, высоко ценившие его талант, собрали эти материалы, обработали, кое-что дописали, оркестровали. Особенно много в этом отношении сделали Римский-Корсаков и его ученики советские композиторы Ипполитов-Иванов, дописавший оперу «Женитьба», и Шебалин, закончивший и инструментовавший оперу «Сорочинская ярмарка».

«Песня о Блохе», «Рассвет на Москве-реке» (вступление к опере «Хованщина»), фортепьянные пьесы «Богатырские ворота», «Избушка на курьих ножках», «Балет невылупившихся птенцов», «Гном» — из цикла «Картинки с выставки», симфоническая картина «Ночь на Лысой горе» и другие сочинения Мусоргского часто исполняются теперь в концертах и по радио, хорошо известны многим, многим слушателям. «Могучая кучка» людей, страстно любивших музыку Мусоргского, превратилась в многомиллионную армию. «Братание» с народом, о котором всю жизнь мечтал композитор, стало полным и окончательным.

СЕРГЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ РАХМАНИНОВ

(1873-1943)

«Если я играю, я не могу сочинять, если я сочиняю, я не хочу играть. Возможно, это потому, что я ленив; возможно, беспрестанные занятия на рояле и вечная суета, связанная с жизнью концертирующего артиста, берут у меня слишком много сил. Возможно, это потому, что я чувствую, что музыка, которую мне хотелось бы сочинять, сегодня неприемлема. А может быть, истинная причина того, что я в последние годы предпочел жизнь артиста-исполнителя жизни композитора, совсем иная. Уехав из России, я потерял желание сочинять. Лишившись родины, я потерял самого себя. У изгнанника, который лишился музыкальных корней, традиций и родной почвы, не остается желания творить, не остается иных утешений, кроме нерушимого безмолвия, нетревожимых воспоминаний».

Кто он был — композитор или пианист? Современники принимали его как величайшего пианиста и не очень-то ценили в нем композитора. Это мучило его всю жизнь. Всю жизнь его жгло желание сочинять музыку. Когда он заканчиввал Московскую консерваторию, а закончил он ее блестяще по двум классам — по классу фортепьяно в 1891 году и по классу композиции в 1892 году, — сам Чайковский предсказал ему великое будущее. Ему было 18 лет, его опера «Алеко», представленная к экзамену, получила высшую оценку — 5. П. И. Чайковский незадолго до смерти сказал, что в нем видит продолжателя и преемника своего.

Рахманинов в четыре года играл сонаты Бетховена. Исполнять творения великих классиков было величайшим наслаждением для него. Но ближе других стали ему Чайковский, Римский-Корсаков и Бородин — старшие современники. Для него, как и для них, единственным родником, питавшим творчество, была Россия, ее народ, ее природа, ее песни, ее поэзия.

Революция 1905 года кончилась поражением. Царь остался у власти, началась реакция. Интеллигенция переживала в большинстве своем пору растерянности, колебаний, неверия в победу революции. В литературе, в искусстве появились новые течения, уводившие людей от борьбы, от действительности, от народа. Появились «нигилисты», отвергавшие Моцарта, Чайковского, Бетховена.

Музыку Рахманинова, продолжавшую лучшие традиции русской классики, стали все чаще называть «старомодной». Мелодичность сочинений его считали главным признаком отсталости. 

А Рахманинову была непонятна «новая музыка», потерявшая родную почву, музыка часто вычурная, выдуманная, действующая на воображение, на нервы и оставляющая спокойным сердце.

Он, Рахманинов, мог писать только сердцем. Он не любил, когда не то что посторонние — близкие выспрашивали у него, о чем хотел он сказать в том или другом произведении, какую картину нарисовал... Он не рисовал картин, ничего не объяснял. В его музыке было всё — его мысли, волнения, тревоги, сомнения, надежды... 

Его любимым писателем был Чехов. Он был близок Рахманинову своей застенчивостью и нелюбовью к громким фразам, душевной чистотой, добротой к людям, мечтой о новой, светлой жизни, горьким раздумьем о бедах и страданиях народа.

От любви к Чехову, к России, к русскому человеку родилась фантазия для симфонического оркестра «Утес». Навеяна она была грустным и тревожным чеховским рассказом «На пути».

В девяностые годы прошлого века появилось много ярких, неповторимых произведений Рахманинова. «Утес» и «Каприччио на цыганские темы» для оркестра, «Фантазия» для двух фортепьяно, три цикла фортепьянных пьес — «Пьесы-фантазии», «Салонные пьесы» и «Шесть музыкальных моментов», три цикла романсов. В 1893 году, глубоко потрясенный неожиданной смертью любимого П. И. Чайковского, Рахманинов поведал о великом горе, постигшем его, всех русских, в элегическом трио для фортепьяно, скрипки и виолончели.

В 1897 году увидела свет Первая симфония Рахманинова. Из-за небрежности оркестрантов и дирижера симфония была так плохо разучена и так неверно исполнена, что концерт этот кончился провалом. Молодой композитор был в отчаянии. Три года не мог он взяться за сочинение музыки, мучился сомнениями, неверием в свои силы. Первую симфонию с тех пор он никому не показывал и в завещании наложил на нее запрет.

Но человек, рожденный композитором, не может не создавать музыки. И Рахманинов снова вернулся к творчеству. Первые годы двадцатого столетия были годами расцвета его композиторского дарования. Именно тогда сочинил он Второй концерт для фортепьяно с оркестром — один из самых популярных в наше время фортепьянных концертов.

Родилась светлая, волнующая кантата «Весна» для баритона, хора и оркестра на слова Некрасова «Зеленый шум». Появились новые фортепьянные прелюдии и романсы.

Он сочинял музыку. Он разучивал все новые и новые произведения классиков и часто выступал в концертах. Слава Рахманинова-пианиста росла. Еще в 1897—1898 годах, прослышав о талантливости молодого композитора, владелец частной русской оперы в Москве Мамонтов пригласил его на должность дирижера. Работа дирижера была больше по душе Сергею Рахманинову, чем частные уроки, которыми приходилось зарабатывать на жизнь. Он согласился. Там пел Шаляпин. С тех лет началась их дружба, которая продолжалась всю жизнь. С тех пор началась его дирижерская деятельность. Его сочинения — Вторая симфония. Третий фортепьянный концерт, прелюдии, сонаты, этюды-картины, романсы по-прежнему поражали богатством и красотой мелодий, глубиной чувств, особым «рахманиновским ритмом, который делал музыку волевой, мужественностью. Пианиста и дирижера Рахманинова приглашали с концертами во многие города Европы и Америки.

Он был далек от политики. В 1917 году, когда разразилась в России новая революционная гроза, дворянин Рахманинов не жалел о свержении царя. Он был полон желания помочь борющимся за свободу. «Свой гонорар, — писал композитор, внося гонорар в пользу русской армии, — от первого выступления в стране, отныне свободной, на нужды армии свободной, при сем прилагает свободный художник С. Рахманинов».

После победы Великого Октября, когда прежняя привычная жизнь была окончательно сломана, Рахманинов переживал пору серьезных сомнений. Он не был убежден в том, что он и его искусство нужны теперь народу.

А в Европе ждали его концертов. Давно уже получено приглашение из Швеции. И, поколебавшись, Рахманинов уехал туда, не зная, что больше уже никогда не вернется на родину.

Он выступал с концертами в Швеции, в Дании, потом был приглашен в США. Всюду, где бы ни появлялся Рахманинов, публика осаждала концертные залы, его портреты не сходили с газетных страниц.

Он остался жить в Америке и оттуда часто выезжал с концертами в Европу. Однако сочинять музыку почти перестал. Он тосковал по России и не мог отделаться от мучившей его мысли о том, что родина его не простит. Иногда приходило желание сочинять; лучшее, что было написано в эти годы, — «Три русские песни», Третья симфония — обращено к России.

Когда фашисты в 1941 году напали на Советский Союз, тревога за родину стала невыносимой болью. Рахманинов решил предложить свою помощь советским людям. Он стал давать концерты, сбор с которых целиком направлял в фонд Красной Армии. «Это единственный путь, — писал он в советское консульство, — каким я могу выразить мое сочувствие страданиям народа моей родной земли за последние несколько месяцев».

В тяжелые для Советской страны дни, весной 1942 года, посылая очередной денежный взнос, Рахманинов писал: «От одного из русских посильная помощь русскому народу в его борьбе с врагом. Хочу верить, верю в полную победу!» Он не дожил до победы. Не успел узнать и о том, что в Советской России готовятся торжественно отмечать его семидесятилетие, несмотря на войну, на заботы и беды. Ко дню его рождения пришло поздравление от Союза советских композиторов:

«...Мы приветствуем Вас как композитора, которым гордится русская музыкальная культура, величайшего пианиста нашего времени, блестящего дирижера и общественного деятеля, который в наши дни показал свои патриотические чувства, нашедшие отклик в душе каждого русского человека...»

Он не успел получить это приветствие...

Не узнал он и того, что с каждым годом, с каждым днем музыку его все больше и больше любят в нашей стране, что имя Рахманинова советские люди с гордостью ставят рядом с именами Глинки, Чайковского, Мусоргского, Бородина, Римского-Корсакова.

АЛЕКСАНДР ПОРФИРЬЕВИЧ БОРОДИН

(1833-1887)

Александр Порфирьевич Бородин примкнул к балакиревскому кружку последним. Это было году, в год открытия Бесплатной музыкальной школы, когда у каждого из друзей под влиянием Балакирева и Стасова уже окончательно сложились передовые взгляды на жизнь.

Встреча их состоялась в доме Боткина — известного врача, профессора Медико-хирургической академии и страстного любителя музыки. Александр Порфирьевич только что возвратился из-за границы. Вместе с известными учеными Сеченовым и Менделеевым он был командирован в Германию для научных исследований и для участия в Международном химическом конгрессе.

Видный русский ученый, профессор Медико-хирургической академии, Бородин оказался великолепно образованным музыкантом. Он с детства играл на фортепьяно, флейте и виолончели и в девять лет уже пробовал сочинять инструментальные пьесы. В студенческие годы он с головой ушел в книги, лабораторные опыты, в химические исследования, музыке оставались лишь немногие часы отдыха. Бывало, в дождь, в слякоть шел он пешком через весь город со своей флейтой или виолончелью, чтобы провести вечер среди любителей музыки, поиграть самому в квартете или квинтете. И если была возможность послушать симфонический оркестр, счастью юноши не было предела.

Ему нравилось сочинять музыку, но из скромности он сочинений своих посторонним не показывал, застенчиво называл себя «композитором, ищущим неизвестности». «Мне как-то совестно сознаваться в своей композиторской деятельности, — говорил Бородин. — Оно и понятно. У других она прямое дело, обязанность, цель жизни — у меня отдых, потеха, блажь, отвлекающие меня от прямого моего настоящего дела — профессуры, науки»...

Балакирев своим гениальным чутьем открыл в Бородине талант композитора. Он начал бороться с химией, надеясь отнять Бородина у науки, завоевать для России нового великого композитора.

Александр Порфирьевич был старше Балакирева на четыре года, но авторитет Балакирева — блестящего музыканта и знатока классической и современной музыки, его страстная убежденность и умение убеждать — заставили Бородина по-новому взглянуть на свои музыкальные сочинения. Милий и остальные «кучкисты» очень высоко оценили их. Имели они успех и у публики. Всеобщее одобрение рождало новые планы, поддерживало стремление работать.

В конце семидесятых годов у балакиревцев появился новый сильный союзник — Ференц Лист. Со свойственной ему горячностью и активностью Лист приветствовал появление балакиревского направления в русской музыке. Благодаря Листу сочинения Балакирева, Бородина, Римского-Корсакова, Мусоргского стали скоро известны в Европе. И когда Бородин, находясь в научной командировке в Германии в 1877 году, решил посетить великого музыканта, Лист встретил его как давнего знакомого, засыпав одобрительными восклицаниями: «Вы сочинили прекрасную симфонию!.. Я — в восторге, — всего два дня тому назад я играл ее...», «Не слушайте, пожалуйста, тех. кто вас удерживает от вашего направления: поверьте, вы на настоящей дороге...»

Больше у Бородина не было сомнений — он композитор; музыка — его призвание.

А наука, химия? Открытия, которые он сделал и которые еще впереди? Опыты в лаборатории, без которых для него тоже не было жизни? Как ни сердились, ни огорчались балакиревцы, мягкий, добродушный, застенчивый Бородин остался непреклонен и тверд: химия не уступила места музыке, а только потеснилась.

Обижался и возмущался Балакирев... Шумел Стасов, подгонял, уговаривал, сердился... Римский-Корсаков предлагал свою помощь, оркестровал, записывал, дописывал...

Чтобы не тратить времени на переписывание нот, наскоро набросанных карандашом, Александр Порфирьевич изобрел свой способ закреплять карандаш на бумаге: покрывал листы яичным белком и просушивал их. Когда в квартире ученого на удивление посторонним по всем комнатам натягивались веревки и на них, словно белье, развешивались бумажные листы, друзья из «Могучей кучки» радовались: Бородин снова с ними — работает!

«Милий уморителен! — рассказывает Бородин в письме к жене. — Я тебе писал, что он давно дуется на меня и сух, сердит и порой придирчив ко мне. Прихожу к Людме (сестра Глинки Л. И. Шестакова. — Прим.ред.) — Милия узнать нельзя: раскис, разнежился, глядит на меня любовными глазами и, наконец, не зная, чем выразить мне свою любовь, осторожно взял меня двумя пальцами за нос и поцеловал крепко в щеку. Я невольно расхохотался!.. Корсинька рассказал ему, что я пишу симфоническую штуку и наигрывал ему кое-что из нее...»

Так под натиском балакиревцев появились на свет лучшие произведения Бородина: Первая и Вторая («Богатырская») симфонии, романсы на собственные тексты (у Бородина был и дар поэта) — «Спящая княжна», «Песня темного леса», «Море», «Морская царевна», симфоническая картина «Средняя Азия», две части Третьей симфонии и, наконец, дольше других рождавшаяся и так и незаконченная опера «Князь Игорь».

Написать оперу на сюжет из русской истории было заветной мечтой Бородина. По предложению Балакирева он взялся сначала за «Царскую невесту», но быстро охладел к ней. Потом этот сюжет увлек Римского-Корсакова, и он написал прекрасное произведение. Но это была опера историко-бытовая, лирическая. А Бородина тянуло к героическому, к рассказу о богатырях русских, об их подвигах, об их любви к родине. Он попросил Стасова придумать ему сюжет для оперы.

Владимир Васильевич потерял покой — все искал подходящий сюжет в русской истории И когда однажды он взялся за «Слово о полку Игореве», сразу пришла уверенность — это то, что нужно Бородину. Игорь — яркая, благородная, героическая натура. Ярославна — нежная, любящая и сильная духом русская женщина.

Кончак — дикий, смелый предводитель половцев. Столкновение русских войск с врагами-кочевниками. Поэтический образ Баяна — певца славы русской земли... И Стасов не ошибся. «Мне этот сюжет ужасно по душе, — писал ему Бородин.— Будет ли по силам? — не знаю. Волков бояться — в лес не ходить. Попробую»

Теперь-то мы знаем, что сюжет был Бородину по силам. Но не по времени, которым он не располагал.

Стасов ночи не спал, выискивая летописи, документы древней Руси, чтобы подготовить для Александра Порфирьевича весь нужный материал. Работая над планом либретто, Бородин углубился в многотомные исторические книги, летописи, искал записи древних русских и половецких мелодий: и в музыкальном творчестве Бородин оставался ученым.

Композитор был увлечен своим «Князем Игорем». Он мечтал создать нечто подобное «Руслану и Людмиле» Глинки. Его тянуло, как он сам говорил, «к пению, к кантилене... к формам более законченным, круглым, более широким». «Голоса, — писал Бородин, — должны быть на первом месте, оркестр — на втором». С восторгом встречали друзья каждый номер оперы — арии, дуэты, хоры, танцы. Но ждать приходилось долго, иногда годы.

Бородин жил в бесконечном потоке увлекательных научных исследований, беспокойных, но важных общественных дел, в заботах о семье, о нуждающихся студентах, товарищах, родных, о заработке, который щедро тратился на окружавших его людей. В последние годы жизни он много сил отдал Высшим медицинским курсам. Вместе с другими передовыми деятелями науки с трудом добился от правительства разрешения открыть эти курсы. Денег на их организацию правительство не отпустило, и все профессора решили первый год читать лекции бесплатно. С трудом, разными путями добывались средства, необходимые для поддержания работы курсов. Долгое время Бородин был их казначеем, он делал все, чтобы наладить работу первого в России и Европе высшего женского учебного заведения.

Друзья и врачи советовали Бородину поберечь сердце, отдохнуть, отказаться от части служебных обязанностей. Но он не мог стать другим — он все с той же щедростью отдавал свои силы, знания, доброту родине, людям.

Его богатырский организм не выдержал такого напряжении. В пятьдесят четыре года, в расцвете творческих сил, Бородин умер от разрыва сердца, так и не успев закончить «Князя Игоря» и Третью симфонию, восхищавшую его друзей. Римский-Корсаков, Стасов, Глазунов с помощью семьи Бородина и любимого его ученика-химика А. П. Дианина по листкам, по клочкам нотных записей, а иногда и по памяти собрали, записали и восстановили все, что можно было восстановить в музыкальном наследии композитора.

Римский-Корсаков, неутомимо следивший за работой Бородина, и Глазунов, обладавший редкой музыкальной памятью, восстановили полностью «Князя Игоря». Они сделали это так бережно, с такой любовью и с таким глубоким чутьем, что никто теперь и не замечает, что опера не была закончена автором, что писал он ее урывками почти двадцать лет.

Незадолго до смерти Бородин сочинил финал своей Третьей симфонии.

«Он довольно долго гремел за стеной, играя эту могучую музыку, — вспоминает А. П. Дианин, — потом перестал играть и через несколько мгновений появился в лаборатории взволнованный, со слезами на глазах.

«Ну, Сашенька, — сказал он, — я знаю, что у меня есть недурные вещи, но это — такой финалище... такой финалище...» Говоря это, Александр Порфирьевич прикрывал одной рукою глаза, а другою потрясал в воздухе... От этого финала не сохранилось ни одной строчки — ничего не было записано».

Великая щедрость души Бородина, его не знавшая границ доброта и редкая одаренность лишили нас многих прекрасных творений, которые мог бы еще подарить миру гениальный композитор Бородин.

Но он прожил свою жизнь красиво и остается в памяти людей не только великим Композитором, но и великим Человеком.

МИХАИЛ ИВАНОВИЧ ГЛИНКА
(1804-1857)
Как чудесно звонят колокола в церкви, как грустно поют девушки за окном, — но все это далеко, там, куда ходить не позволено. Единственной отрадой были песни и сказки любимой молодой няни Авдотьи Ивановны. Мягкий, ласковый мальчик рос болезненным, нервным. От священника, который ходит к бабушке, мальчик сам научился читать.В доме грозной и капризной бабушки не было музыки. Из жарких, неумеренно натопленных комнат нельзя было выходить на улицу ни зимой, ни осенью, ни весной. Дом был красив, и прекрасен был окружавший его парк, и луга, и поля, и цветы, и все село Новоспасское. Все это принадлежало ему, любимцу бабушки. Но зачем ему все зто, если запрещено покидать комнаты, запрещено играть с ребятами? Зачем бабушка любит его, если она кричит, осердясь, на повара, на кучера или горничную? Зачем она не пускает его в комнаты родителей и неприязненно морщится, когда матушка приходит к нему с его маленькой сестренкой?

Когда ему минуло десять лет и бабушки уже не было, родители стали учить его разным наукам, музыке и языкам.

Учителя и родные не могли надивиться успехам Мишеля.

В Новоспасскую усадьбу часто съезжались гости, и тогда родители приглашали музыкантов из оркестра брата матери Глинки, который жил в соседнем имении. Мишель часами не отходил от оркестра — забывал и о гостях и о танцах. Музыканты, кроме танцев, играли инструментальные пьесы и русские песни, переложенные для оркестра.

Музыка и книги о путешествиях, о далеких странах больше всего увлекали юного Глинку.

В 1817 году Мишеля отвезли в Петербург и определили в пансион при Главном педагогическом институте. Учился он охотно и успешно. В первые годы гувернером его был друг поэта Пушкина декабрист Кюхельбекер, а младший брат Пушкина Лев, учившийся с ним вместе, стал его товарищем.

Все больше и больше увлекаясь музыкой, Глинка начал брать уроки у известных исполнителей.

Когда случалось ему играть на фортепьяно или петь в кругу друзей, он делал это с таким чувством и так искусно, что у слушателей на глаза набегали слезы.

Слава первоклассного пианиста и чуткого певца сделала его желанным гостем всюду, где любили и понимали музыку. Он познакомился с Жуковским, Пушкиным, Крыловым, Гоголем, Грибоедовым. Он, как и все передовые люди того времени, думал о судьбе родного искусства, родной литературы. Дума декабриста Рылеева о подвиге русского крестьянина Ивана Сусанина привлекла Глинку своей героической темой и картинами русской народной жизни. Глинка любил оркестр, хорошо знал каждый инструмент и мечтал писать для оркестра. Он умел петь и работать с певцами — и мечтал писать для певцов не только романсы и песни. Музыка жила в нем. «Музыка — душа моя», — сказал он как-то. Он не мог не сочинять, но чувствовал, что недостаточно хорошо знаком с правилами композиции, что мало знает сочинения известных европейских композиторов. В Петербурге не было в то время консерватории, туда редко приезжали с концертами известные музыканты, и ноты произведений знаменитых в Европе композиторов попадали в Россию случайно. 

В 1830 году Глинка отправился за границу. В Италии, встречаясь с известными музыкантами и певцами, выступая в концертах и домах любителей музыки, Глинка скоро прославился как пианист. Он слушал музыку в концертах, в опере и, главное, на улицах итальянских городов, жадно ловил новые, свежие мелодии, в которых не было там недостатка. Но чем больше он погружался в яркий, волшебный мир солнечной Италии, тем сильней тянуло его на родину, тем ясней вырисовывался его собственный путь в музыке. Там, в Италии, а потом в Вене и в Берлине, все стройней становились метавшиеся в голове мелодии и планы русских симфоний, русских опер, русских романсов.

И вот пришел день, когда в Петербурге в придворной опере, привыкшей к блестящим итальянским увертюрам и невероятным руладам приезжих знаменитостей, певица в костюме крестьянской девушки запела вдруг по-русски грустную и задушевную песню «Не о том скорблю, подруженьки...» На сцене были мужики в лаптях. Их арии и хоры напоминали простые деревенские песни... В зале дамы в пышных шелках и бриллиантах, офицеры в сверкающих мундирах, чиновники, увешанные орденами, недоуменно переглядывались, брезгливо морщились. Но никто не осмелился встать и уйти: сам государь император сидел в царской ложе и был доволен. Это он разрешил поставить оперу и даже приказал дать ей название «Жизнь за царя».Хор "Славься!" из оперы М, Глинки "Иван Сусанин"

У Глинки опера называлась «Иван Сусанин», и писал он ее по думе декабриста Рылеева, гордый подвигом народа и взволнованный судьбою костромского крестьянина Ивана Сусанина. Но оперу негде было поставить, кроме как в придворном театре, и пришлось идти на уступки, вкладывать в уста Сусанина и крестьян слова восхваления царя и менять название оперы.

Музыка же говорила о другом. В музыке открывалось чуткое и щедрое сердце простого крестьянина, его любовь к родине, храбрость и благородство. Все симпатии композитора явно были на стороне народа.М. Глинка. Ария Ивана Сусанина. 

Исполняет Максим Михайлов

Пушкин, Гоголь, Одоевский — передовые люди своего времени — с восторгом приняли первую истинно национальную русскую оперу и защищали Глинку от злых нападок врагов, тут же назвавших музыку Глинки «кучерской». «Это хорошо, — заметил, узнав об этом Глинка, — и даже верно, ибо кучера, по-моему, дельнее господ».

Пушкин, откликаясь на постановку «Ивана Сусанина», писал:

Слушая сию новинку, 

Зависть, злобой омрачась, 

Пусть скрежещет, но уж Глинку 

Затоптать не может в грязь.

Никакая травля не могла уже остановить Глинку. Он шел своим путем, он пробивал новую дорогу русской музыке.

Вскоре после «Ивана Сусанина» появился «Вальс-фантазия» для симфонического оркестра — произведение необычайно поэтическое и красочное. В это же время Глинка написал музыку к драме Кукольника «Князь Холмский». Драма не выдержала испытания временем, но музыка «Князя Холмского» хорошо известна нам, как и все, что написал Глинка.

В эти годы появились его знаменитые романсы: «Сомнение», «Ночной зефир», «В крови горит огонь желанья», «Я помню чудное мгновенье», «Жаворонок», «Попутная песня».

Сразу после постановки «Сусанина» Глинка взялся за новую оперу — «Руслан и Людмила». Пушкин, узнав о планах Глинки, был рад и собирался сам кое-что переделать в юношеской поэме для оперы. Смерть поэта помешала им вместе работать. Однако опера была написана. Любовь свою к Пушкину, веру в вечность его прекрасной поэзии высказал Глинка в знаменитой песне Баяна. Музыка «Руслана» богата мелодиями и яркими характеристиками героев — мудрый Баян, нежная Людмила, пылкая Горислава, храбрый и благородный Руслан, горячий Ратмир, смешной и хвастливый Фарлаф, мудрый старец Финн, злая Наина и коварный Черномор.

И по сей день композиторы изучают оперное искусство по партитурам «Руслана и Людмилы». Опера Глинки не сходит со сцены не только советских, но и зарубежных оперных театров.

Но это теперь. И этого не видит и не знает Глинка. Премьера «Руслана и Людмилы» в 1842 году встречена была влиятельной публикой равнодушно. И несмотря на то, что «простые» слушатели приняли оперу восторженно (она выдержала тридцать два представления за три месяца — для тех времен это был редкий случай), в следующий сезон «Руслан» уже не шел. Партитуру с трудом удалось опубликовать сестре композитора лишь после его смерти.Фрагмент из фильма "Композитор Глинка" (реж. Г. Александров, 1952 г.)

Здесь рассказывается об истории написании оперы "Руслан и Людмила" и о том, как прошла её премьера.

Глинка, отдавший много сил этой опере, тяжко переживал равнодушие к ней. Постоянная травля, сопровождавшая композитора после постановки «Ивана Сусанина», расстроила его здоровье. Он не мог оставаться в Петербурге, тем более что и семейная жизнь его сложилась неудачно.

В июне 1844 года Глинка уехал за границу. Пробыв год в Париже, он отправился в Испанию. Путешествуя по городам Испании, Глинка был пленен необычной прелестью ее природы, радовался общению с простыми людьми, восхищался их песнями и танцами. Пел ли погонщик мулов, плясала ли крестьянская девушка, Глинка, зачарованный, слушал, записывал мелодии, наслаждался ими. Потом эти впечатления композитора сложились в прекрасные образы симфонических увертюр «Арагонская хота» и «Ночь в Мадриде».

В Россию Глинка вернулся летом 1847 года. Живя за границей, композитор тосковал по родине. Возвратившись домой, он встретился с недоброжелательством вельможной публики, снова терпел нападки врагов. Не находя себе места, уезжал, снова возвращался, опять уезжал. Все это пагубно отражалось на его здоровье, мешало осуществлять планы, а планов было много. Глинка мечтал о новых симфониях, операх, кантатах, о новых камерных пьесах.

Его «Камаринской» — знаменитая фантазия на темы двух русских песен — первая симфония, родившаяся в России. Недаром великий мастер симфонии П. И. Чайковский сказал, что в «Камаринской» Глинки, как дуб в желуде, заключена вся русская симфоническая школа».

Глинке необходимы были поддержка, одобрение. К сожалению, людей, действительно понимавших значительность его творений, было мало. «Ценители», жившие рядом с ним, не увидели в композиторе будущей славы России. Потомки нашли в нем начало начал русской классической музыки, которая после Глинки завоевала весь мир.

ДМИТРИЙ ДМИТРИЕВИЧ ШОСТАКОВИЧ

(1906—1975)

Когда Всемирный Совет Мира присуждает человеку Международную премию мира — значит, человек этот борец за счастье миллионов людей. Свою необъятную любовь к людям, тревогу за них, веру в их добрую волю, всю ненависть к поджигателям войны открыл людям в страстной, беспокойной и удивительно молодой музыке молчаливый, застенчивый и на редкость доброжелательный человек — замечательный советский композитор Дмитрий Дмитриевич Шостакович.

В страшную зиму сорок первого года Дмитрий Шостакович жил в осажденном Ленинграде. В дни блокады, в часы, свободные от дежурства на крыше дома, сочинял он знаменитую Седьмую симфонию. Симфония возвещала миру о коварном нападении фашистов на Советскую страну, об их жестокости, о горе и страданиях миллионов людей. Симфония рождала в сердцах гнев, укрепляла волю к победе. Светлые картины — воспоминания о мирной жизни и радостном труде; и рядом — дым пожарищ, суровый облик города-героя и смелый порыв к подвигу, к борьбе. Порыв все сильней, все громче мелодия победы, все уверенней пробивается она сквозь затихающую тему фашистского нашествия. В марте 1942 года, сквозь грохот артиллерийских снарядов и рев бомб, радио передало из осажденного Ленинграда героическую симфонию Шостаковича. А через некоторое время один из лучших дирижеров мира, антифашист Артуро Тосканини впервые исполнил «Ленинградскую» симфонию в США. Партитура симфонии была срочно доставлена в Нью-Йорк на боевом самолете.

«Страна, художники которой в эти суровые дни создают произведения бессмертной красоты и высокого духа, непобедима!» — писала одна из зарубежных газет в отзыве о Седьмой симфонии.

Родился Дмитрий Шостакович в 1906 году. Одаренному мальчику исполнилось двенадцать лет, когда его приняли в Петроградскую консерваторию. Это было в 1918 году. Он прекрасно владел техникой фортепьянной игры и удивлял опытных музыкантов свежестью и оригинальностью своих сочинений. Знаменитые «Три фантастических танца» для фортепьяно Шостакович написал, когда ему было шестнадцать лет. К выпускному экзамену в консерватории юноша сочинил Первую симфонию — юную, радостную, энергичную. Она принесла Дмитрию Шостаковичу широкую известность.

Молодой композитор трудился, добиваясь, чтобы музыка его была богаче, выразительнее, понятнее людям. Случалось, он сворачивал с правильного пути — тогда его опыты вызывали недоумение, огорчали любителей музыки. Но ошибки и неудачи были болезнью роста, мужания таланта.

Пятая симфония, появившаяся в 1937 году, поразила слушателей глубиной чувств и жизнеутверждающей силой. Делясь своими впечатлениями с читателями журнала «Советская музыка», известный советский летчик Михаил Громов писал о новом сочинении Шостаковича: «Идея симфонии — через преодоление одиночества и страдания к радости и жизнеутверждению — ясно и убедительно доходит до слушателя».

Горячий протест композитора против зла, против войны чувствуется в его трагической Восьмой симфонии, во многих инструментальных пьесах, в хоровых произведениях.

Великий мастер камерной и симфонической музыки, Д. Д. Шостакович создал много ярких и разнообразных хоровых произведений, песен, с увлечением работал над музыкой к кинофильмам, написал даже оперетту «Москва, Черемушки». Широко известна его музыка к кинофильму «Встреча на Эльбе». «Песню мира» из этого фильма запели люди на многих языках в разных городах и странах так же, как в начале тридцатых годов пели жизнерадостную, улыбчивую песню Шостаковича из кинофильма «Встречный»:

Нас утро встречает прохладой, 

Нас ветром встречает река. 

Кудрявая, что ж ты не рада 

Веселому пенью гудка?

Не спи, вставай, кудрявая! 

В цехах звеня, 

Страна встает со славою 

Навстречу дня!

Молодость композитора шагала в ногу с молодостью его страны. Музыка композитора отражала жизнь его Родины.

Его оратория «Песнь о лесах» и кантата «Над Родиной пашей солнце сияет» воспевают расцвет страны, победившей войну, прославляют героизм советских людей и величие их трудового подвига.

В пятидесятые годы композитор обратился к истории русской революции 1905 года, он создал интересный цикл «Десять поэм» для смешанного хора без сопровождения. Нельзя без ' волнения слушать эти поэмы о героях-революционерах, о демонстрациях и митингах, о расстреле рабочих 9 января, о восстании на броненосце «Потемкин».

Первой русской революции Д. Д. Шостакович посвятил и Одиннадцатую симфонию — первую свою программную симфонию. Заглавие симфонии: «1905»; название частей: «Дворцовая площадь», «9 января», «Вечная память», «Набат». С удивительной чуткостью использовал композитор в этой симфонии известные революционные песни «Вы жертвою пали» и «Беснуйтесь, тираны». С необычайной силой раскрыл картину борьбы угнетенных масс за свободу, сделав главным героем произведения народ. Симфония «1905 год» удостоена Ленинской премии.

Шостакович очень много работал, он постоянно был в труде, никогда не расставался с музыкальными образами. Но не одним творчеством был занят этот скромный, молчаливый и не очень-то крепкий на вид человек. Многие годы свой талант и знания Дмитрий Дмитриевич отдавал молодым композиторам, будучи профессором Ленинградской и Московской консерваторий. Он был депутатом Верховного Совета СССР, видным общественным деятелем, активным борцом за мир.

АРАМ ИЛЬИЧ ХАЧАТУРЯН

(1903—1978)

Вихрем врывается в зал бурная, огневая мелодия восточного танца. С первого такта она захватывает слушателя, увлекает своей стремительностью. Музыкальная картина нарисована так выразительно, что можно даже не видеть на сцене танцоров и все-таки чувствовать их движения. Оркестр воспроизводит все краски танца. У дирижерского пульта — автор Арам Ильич Хачатурян. Его энергия, темперамент, радостное возбуждение передаются оркестрантам, и они с увлечением исполняют знаменитый «Танец с саблями» из балета «Гаянэ» — одно из самых популярных произведений выдающегося советского композитора.

Когда мы слушаем теперь сложные симфонические и камерные сочинения Хачатуряна, нам трудно поверить, что этот блестящий мастер композиции, профессор Московской консерватории до 19 лет не знал нотной грамоты, не слышал симфонического оркестра, не бывал в оперном театре.

Он рос в семье тифлисского переплетчика, где никому и в голову не приходило, что его нужно специально учить музыке. Но музыка постоянно жила в доме. С малых лет Арам привык слушать искусное пение отца под аккомпанемент саза, кяманчи или тары. Мать пела на родные армянские песни. Мальчик не мог не полюбить музыку. Впечатления детства, тонкое музыкальное чутье, привязанность к народной музыке Кавказа — много лет спустя все это проявилось у сына переплетчика.

«Мать часто напевала грустную мелодию армянской песни... — вспоминает Арам Ильич. — Я положил эту мелодию в основу первой темы медленной части своей Второй симфонии... Как бы потом ни изменялись мои музыкальные вкусы, первоначальная основа, которую я воспринял с детских лет от живого общения с народом, оставалась естественной почвой для моего творчества».

В 1921 году Хачатурян приехал в Москву учиться. Он стал студентом биологического факультета Московского университета. Музыкой приходилось заниматься лишь вечерами. Все же Хачатурян начал учиться игре на виолончели в музыкальном техникуме имени Гнесиных и очень скоро обратил на себя внимание преподавателей. После окончания техникума его приняли в Московскую консерваторию.

В 1934 году к выпускному экзамену в консерватории А. И. Хачатурян сочинил свою Первую симфонию, посвятив ее пятнадцатилетию Советской Армении. Симфония поражала радостным настроением, обилием сочных красок, причудливой национальной ритмикой, необычной, интересной оркестровкой.

Это была первая симфония в истории армянской музыки. А вслед за ней появился первый балет, первый концерт для фортепьяно с оркестром, для скрипки с оркестром.

Сочными, яркими красками пользуется Хачатурян, рисуя в своих произведениях солнечные картины жизни, труда, побед советского народа. В концертах Хачатуряна много лиризма, они говорят о красоте возвышенных чувств, о родной природе. В них есть и спокойная задумчивость. И все-таки общий тон их ликующий, праздничный.

Скрипичный и фортепьянный концерты Хачатуряна требуют большой виртуозности исполнения. Композитор прекрасно знает возможности каждого инструмента и всего оркестра, умело использует все их особенности. Большим успехом пользуются у слушателей концерт-рапсодия для скрипки и соната для фортепьяно.

В годы войны Хачатурян написал Вторую симфонию. Hа смену ярким, солнечным краскам пришла тогда суровая сдержанность. Родина в опасности! Звон колокола зовет народ на защиту Отечества. О страданиях людей, об их стойкости и мужестве рассказывает музыка. Заканчивается симфония праздничным звоном колоколов, возвещающих о победе над врагом. Пламенные патриотические чувства выразил Хачатурян в музыке балета «Гаянэ».

Героическая тема все больше привлекает композитора. Он пишет музыку к фильмам «Человек №217», «Секретная миссия», «Адмирал Ушаков», «Корабли штурмуют бастионы» и другим.

В 1954 году Хачатурян закончил одно из лучших своих произведений — балет «Спартак». «Сочиняя музыку своего балета, — пишет композитор, — стремясь мысленно постигнуть атмосферу древнего Рима, воссоздать живые картины далекого исторического прошлого, я всегда ощущал духовную близость Спартака нашей эпохе, нашей борьбе против всяческой тирании, борьбе угнетенных народов против империалистов-агрессоров», Балет «Спартак» удостоен Ленинской премии и с успехом идет на сцене крупнейших театров.

Тема из древней истории не помешала Хачатуряну остаться самим собой — в музыке балета то же богатство красок, та же выразительность, тот же «хачатуряновский» почерк, который легко угадывается во всех его произведениях.

Недаром учитель композитора М. Ф. Гнесин сказал когда-то: «Кто подражает кому-нибудь, а Хачатурян самому себе».

Самые разные чувства рождает в слушателях повесть о героической борьбе Спартака. Музыка правдиво передает горе страдающих в рабстве людей и веселье свободной толпы, мужество поднявших восстание рабов и поэтическую нежность чувств бесстрашного Спартака к его любимой. Мелодии восточного характера нисколько не кажутся неожиданными в балете об античном герое.

Большое место в творчестве А. И. Хачатуряна занимает музыкальное воплощение образа великого вождя революций Владимира Ильича Ленина. Глубоким волнением отмечена его музыка к документальному кинофильму «Владимир Ильич Ленин». О неутешной скорби, пережитой в январские дни 1924 года, и о неколебимой вере в победу ленинских идей поведал композитор в своей «Оде памяти Ленина».

ТИХОН НИКОЛАЕВИЧ ХРЕННИКОВ

(1913—2007)

Вспомните кинофильм «Верные друзья». Можно ли представить себе веселое путешествие трех старых друзей без их песни о лодочке, без лирической задумчивой песни о растревоженном сердце? Право же, трудно. Так же, как трудно представить себе без музыки и песен спектакли «Давным-давно», «Много шума из ничего», кинофильмы «Свинарка и пастух», «В шесть часов вечера после войны». Музыкальный автор всех этих произведений — Тихон Николаевич Хренников, один из видных советских композиторов.

Его песни отличаются удивительной простотой, задушевностью, свежестью мелодий и радостным, бодрым настроением.

Т. Н. Хренников, кроме того, создал три интересные оперы, две симфонии, фортепьянный концерт. Первая симфония была написана Хренниковым в 1935 году — еще до окончания Московской консерватории. И в симфониях, и в концерте для фортепьяно с оркестром, и в операх сказалась яркая одаренность композитора, его тяга к народной музыке, к песенной напевности, к простоте музыкального изложения. В каждом его произведении чувствуется желание быть как можно ближе к массовому слушателю.

Первая опера Хренникова, «В бурю», давно признана одной из лучших советских опер. Ставят ее и за рубежом. Сюжет взят из романа советского писателя Н. Вирты «Одиночество». Герои оперы — крестьяне-бедняки и кулаки. Время действия — 1920 год, гражданская война. Место действия — русская деревня. О борьбе коммунистов с кулаками-мятежниками, борьбе во имя народного счастья повествует опера Хренникова «В бурю».

Музыкальный язык оперы очень ясен, доступен слушателю. Арии близки к лирическим песням, они просты, мелодичны. Песня-марш, которую поют партизаны, написана по типу советской массовой песни. Герои оперы воспринимаются как живые люди, их поступки вызывают одобрение или недовольство, судьба каждого из них волнует до глубины души. Это происходит потому, что композитор нашел для каждого из героев выразительные музыкальные характеристики.

Другая опера Хренникова, «Фрол Скобеев», написана на сюжет старинной русской комической повести. В удачных лирических и комедийных эпизодах оперы проявились важные особенности дарования композитора: чувство юмора, близость к народной музыке.

Большим событием в музыкальной жизни страны было появление в 1955 году последней оперы Хренникова «Мать». Образ Ниловны, с такой потрясающей силой нарисованный великим Горьким, много лет привлекал композитора. И, наконец, он закончил оперу. Композитор в музыке сумел открыть слушателям богатый душевный мир старой женщины, ее доброту, сердечность, показать ее путь к героическому подвигу. Последняя опера Хренникова так же, как и другие его произведения, отличается простотой и доступностью музыки, яркими массовыми и хоровыми сценами.

Много энергии отдавал композитор не только творчеству. Руководит Союзом советских композиторов, являлся видным общественным и музыкальным деятелем страны. Всю жизнь он поддерживал "партийную линию" в музыке, не без его участия происходила борьба с «идеологически порочными», «враждебными» явлениями в советской музыкальной культуре.

В последнее десятилетие свой жизни Хренников негативно высказывался о лидерах перестройки и распаде СССР. До конца жизни он восхвалял И. Сталина, называя его гением, с пеной на губах доказывал его терпимость к критике, несмотря на то, в 1937 г. были репрессированы его братья.

"МОГУЧАЯ КУЧКА"

Милий Алексеевич Балакирев

Михаил Иванович Глинка в последний приезд свой из-за границы редко выходил из дома, мало кого принимал — только самых близких знакомых да друзей-музыкантов. В его доме, в узком кругу, друзья пели, играли на фортепьяно, обсуждали новые музыкальные сочинения, беседовали о путях развития русской музыки. Однажды давний знакомый Михаила Ивановича, известный дипломат, любитель и исследователь музыки Улыбышев представил Глинке своего юного друга Милия Балакирева. Юноша получил в доме Улыбышева прекрасное музыкальное воспитание и проявил такие редкие способности, что Улыбышев решил во что бы то ни стало ввести его в музыкальный мир столицы. Оба они, и Улыбышев и Балакирев, восхищены были музыкой Глинки и потому к нему первому и пошли, приехав из Нижнего Новгорода в Петербург.

С первой встречи Балакирев понравился Глинке. Нравился он сам — умный, пытливый, с искрометными черными глазами, нравились его взгляды и рассуждения, его фантазия на тему из «Сусанина», нравилось, как он играл на рояле. Скоро Балакирев стал очень близким человеком в доме Глинки. «В первом Балакиреве я нашел взгляды, так близко подходящие к моим, во всем, что касается музыки, — говорил Глинка сестре,—- ...со временем он будет второй Глинка».

Уезжая снова за границу, Глинка подарил юному другу две испанские музыкальные темы. Балакирев обработал их. Одна из них легла в основу первого его симфонического сочинения — увертюры для симфонического оркестра. Вторую Балакирев использовал в одном из поздних сочинений для фортепьяно — «Испанской серенаде».

И еще — перед самым отъездом Глинка просил сестру непременно исполнить его желание: никому, кроме Балакирева, не доверять музыкального образования ее дочери Оли — любимой племянницы Глинки.

Балакирев навсегда сохранил любовь к Глинке, к его музыке и вместе с сестрой Глинки многое сделал для того, чтобы увековечить произведения великого русского композитора и продолжить в русской музыке начатое им дело.

Балакирев был блестящим пианистом и дирижером. Он знал наизусть почти все произведения Бетховена, Шопена, Глинки, Шумана, Листа. Особенно часто исполнял он Шопена, исполнял по-своему, и Шопен в его исполнении звучал всегда мужественно, трагично.

Первые же выступления в публичных концертах принесли Балакиреву громкую славу. Среди ближайших друзей его вскоре оказался В. В. Стасов — человек яркий, талантливый, широкообразованный, с передовыми взглядами на общественную жизнь, на литературу и искусство. Стасов называл себя учеником великих русских революционных демократов Белинского и Чернышевского. Он увлек молодого Балакирева чтением самых передовых в то время журналов («Современник» Чернышевского и «Колокол» Герцена). Литературные новинки, новые музыкальные сочинения, художественные выставки, споры об искусстве живо интересовали и увлекали Стасова. На каждое значительное событие в русской литературе, музыке, живописи он откликался пламенными статьями. Стасов был истинным борцом за утверждение передового, самобытного русского искусства. Балакирев стал таким же борцом в музыкальной жизни России. В 1855 году Балакирев появился в Петербурге, а к 1860 году вокруг него и Стасова уже собралась группа музыкантов и композиторов.

Сначала к молодому Балакиреву примкнул композитор-любитель инженер Цезарь Кюи, затем юный гвардейский офицер, талантливый пианист и импровизатор Мусоргский. Балакирев стал давать им уроки композиции, теории музыки, разбирал их произведения, знакомил своих друзей с творчеством Глинки, Шуберта, Шумана, Шопена, Бетховена, играл свои сочинения. Через некоторое время в кружок Балакирева вступил талантливый музыкант, морской офицер Римский-Корсаков, а потом и профессор химии Бородин, человек необычайно даровитый и образованный. Большим другом кружка был композитор старшего поколения, соратник Глинки А. С. Даргомыжский. «Великим учителем музыкальной правды» называл его Мусоргский.

Никто из членов кружка, кроме Балакирева, вначале не относился всерьез к своим музыкальным занятиям. Однако Балакирев и Стасов, ставшие идейными вождями, заставили всех — и Мусоргского, и Римского-Корсакова, и Бородина — по-новому взглянуть на свои сочинения. Они поставили высокую цель — выражать в музыке самые передовые идеи своего времени, приблизить творчество к народу и замечательное народное искусство сделать достоянием русской классической музыки. Этот кружок в русской музыке сыграл примерно такую же роль, как «передвижники» в русской живописи.

Илья Репин

Портрет Владимира Васильевича Стасова, 

русского музыкального критика

и историка искусства (1883)

«...Сколько поэзии, чувства, таланта и умения есть у маленькой, но уже могучей кучки русских музыкантов», — написал однажды Стасов о своих друзьях композиторах. С тех пор кружок и стали называть «Могучей кучкой».

«Кучкисты» регулярно собирались. О том, как проходили эти встречи, рассказал сам Балакирев: «Наши занятия... заключались в приятельских беседах и происходили не только за фортепьяно, но и за чайным столом. Бородин (как и вся тогдашняя наша компания) играл новое свое сочинение, а я делал свои замечания касательно формы, оркестровки и проч., и не только я, но и все остальные члены нашей компании принимали участие в этих суждениях. Таким образом, сообща вырабатывалось критически все направление нашей композиторской деятельности».

Хотя членов кружка связывали общие взгляды, хотя они постоянно советовались друг с другом, каждый шел в искусстве своей дорогой, разрабатывал свои темы, искал свои образы и формы. Главным и обязательным для всех было: нести народу правду в музыке.

Центром всех собраний, главным критиком всегда был Балакирев. Вот что рассказывает о нем Римский-Корсаков: «Его слушались беспрекословно, ибо обаяние его личности было страшно велико. Молодой, с чудесными, подвижными огненными глазами, красивой бородой, говорящий решительно, авторитетно и прямо; каждую минуту готовый к прекрасной импровизации за фортепьяно, помнящий каждый известный ему такт, запоминающий мгновенно играемые ему сочинения, он должен был производить это обаяние, как никто другой. Ценя малейший признак таланта в другом, он не мог, однако, не чувствовать своей высоты над ним, и этот другой тоже чувствовал его превосходство над собою. Влияние его на окружающих было безгранично...»

Свои сочинения Балакирев тоже давал на обсуждение товарищам: он был очень требователен не только к другим, но в первую очередь к себе. Занятый постоянно другими делами, сам он писал мало, иногда по многу лет работая над одним произведением.

В конце 1862 года Балакиреву удалось организовать Бесплатную музыкальную школу для одаренных молодых людей, которые не могли брать платные уроки музыки. В Бесплатной музыкальной школе проходили уроки пения, теории музыки и игры на скрипке. Хор и оркестр, организованные Балакиревым из слушателей школы, выступали с концертами.

В 1866 году вышел сборник русских песен, записанных Балакиревым в Приволжье. Народные мелодии украшают все сочинения Балакирева — его симфонии, увертюры, фантазии, картины, романсы. Композитор обращался и к музыкальному творчеству других народов: чешского, испанского, грузинского, кабардинского, татарского.

В 1866 году Балакирев с огромным успехом поставил в Праге оперы Глинки «Иван Сусанин» и «Руслан и Людмила», сам дирижировал ими. Он был счастлив, что его любимые оперы наконец-то с восторгом приняты публикой.

Успех Балакирева в Праге на некоторое время изменил отношение к нему и в Петербурге. Дирижер стал смело вводить в программу современную музыку — русскую и западную. Это вызвало новый приступ ярости у противников передового искусства. Они стали еще ожесточеннее нападать на композитора.

Враги делали все возможное, чтобы подорвать деятельность Бесплатной школы и «Могучей кучки». Средств у Балакирева и его друзей на содержание школы не хватало.

В конце концов Бесплатная школа прекратила свои концерты. Балакирев устал в борьбе, он вдруг оставил музыку, друзей, сблизился со случайными людьми — с богомольцами, гадалками. Друзья не могли понять, как могло случиться, что человек, далекий от религии, умный, образованный, вдруг погрузился в бесконечные разговоры о боге. В конце жизни Балакирев, правда, снова вернулся к музыкальной деятельности — выступал как дирижер и пианист, сочинял музыку, занялся опять Бесплатной школой. Но прежнего Балакирева, смелого, ярого борца за передовое искусство, уже не было.

Отошел от взглядов «Могучей кучки» и Цезарь Кюи — наименее талантливый из всех композиторов знаменитой «пятерки». Мусоргский, Бородин, Римский-Корсаков до конца жизни остались верны идеям, которые некогда открыл им Балакирев, продолжали в музыке дело, начатое Глинкой, создали произведения, прославившие русскую музыку и принесшие ей мировую известность.

ДЖУЗЕППЕ ВЕРДИ

(1813-1901)

Шатались троны. Во Франции и в Германии, в Австрии и в Италии 1848 год начался революциями.

Сырой февральской ночью полторы тысячи баррикад перегородили парижские улицы. На улицах пели «Марсельезу». Французский король отрекся от престола и бежал.

Итальянский композитор Джузеппе Верди приехал в Париж, чтобы присутствовать на первом представлении своей оперы в парижском театре. В январе 1848 года он узнал о народном восстании в Сицилии. В феврале — о революционных выступлениях в Неаполе. В марте восстал Милан. Безоружные миланцы — рабочие, ремесленники, мелкие лавочники, студенты — не побоялись вступить в борьбу с войсками австрийской армии. Пять дней продолжалось сражение. И восставшие победили. Энгельс писал, что героический Милан совершил «самую славную революцию из всех революций 1848 года».

Джузеппе Верди не мог в такое время жить вдали от родины. Не считаясь с опасностью, отправился в Милан. Один из руководителей итальянской революции, Мадзини, писал композитору: «Теперь, как никогда, Италия нуждается в вашей музыке».

Возвратившись в Париж, Верди сочинил революционный гимн «Звучит труба». А в январе следующего, 1849 года в украшенном национальными флагами римском театре Арджентина была показана новая опера Верди «Битва при Леньяно». Сюжет ее был взят из истории.

В битве при Леньяно (неподалеку от Милана) ополчение союза северо-итальянских городов нанесло решительное поражение рыцарям германского императора Фридриха Барбароссы, решившего поработить страну. И хотя произошло это давно, в XII веке, слушатели прекрасно поняли, что композитор имел в виду совсем недавние события. Представления оперы проходили в сопровождении народных демонстраций. Тысячи людей повторяли патриотические слова хора: «Да здравствует Италия!» И не случайно, когда после поражения революции власть захватили враги народа, они тотчас приказали снять оперу со сцены.

В поисках сюжета для опер Верди обращался к творчеству писателей-классиков. Однако выбирал он только те произведения, которые соответствовали его взглядам, убеждениям, чувствам, могли, по его мнению, стать близкими тысячам слушателей.

Русский композитор А. Серов писал: «Как всякий могучий талант, Верди отражает в себе свою национальность и свою эпоху. Он — цветок своей почвы. Он — голос современной Италии. ...Италии, пробудившейся к сознанию, Италии, взволнованной политическими бурями; Италии, смелой и пылкой до неистовства».

В своих ранних операх композитор увлекался большими историческими событиями. Одну за другой развертывал он перед слушателями все новые сцены. Ему словно бы некогда обрисовывать каждый персонаж. Ему не терпелось воспламенить сердца, увлечь всех своим замыслом. Этим операм не хватало цельности; их герои были часто лишь условными носителями определенных идей.

С годами творчество Верди становилось все более зрелым. Не только показать событие, но и раскрыть характеры героев, причем рядовых людей, стало его задачей. «Человеческие характеры и их поступки, столкновения могут стать музыкой», — говорил он. Теперь весь мир с волнением следит за характерами героев таких замечательных опер Верди, как «Риголетто» и «Травиата».

Сюжет «Риголетто» взят из драмы французского писателя Виктора Гюго «Король забавляется». Цензура сразу же потребовала заменить короля герцогом и даже вынесла порицание «знаменитому маэстро», избравшему столь «безнравственный» сюжет. Но король или герцог — это дела не меняет. И в том и в другом случае перед нами властитель-самодур, жестокий деспот, для которого ничего не стоит ради пустой забавы погубить жизнь любого из подданных.

Сюжет оперы, вероятно, помните и вы. Выдав себя за бедного студента, герцог однажды познакомился с Джильдой — единственной дочерью своего верного шута Риголетто. По приказу герцога слуги похитили девушку и доставили ее во дворец. Риголетто страдает. Он то яростно обличает безжалостных, бессердечных вельмож, то униженно умоляет вернуть ему любимую дочь. Потом решает мстить. И вот уже нанят убийца, который поможет шуту свести счеты со своим господином, уже сестра убийцы, красавица Маддалена, заманила легкомысленного властителя в уединенный дом на берегу реки, но... Но ей вдруг становится жаль красивого герцога, она просит брата убить взамен кого-нибудь другого — ну, хотя бы первого, кто постучится в дверь. Этим первым оказалась Джильда. Риголетто получает завязанный в мешок труп, но, прежде чем бросить его в воду, решает еще раз взглянуть в лицо врагу. Молния на мгновение разрывает мрак, освещая несчастную жертву. Риголетто узнает дочь.Дж. Верди. Ария Риголетто из оперы "Риголетто". Исполняет Муслим Магомаев

В опере «Риголетто» шут становится палачом. Угнетенный выносит беспощадный приговор поработителю. И, несмотря на трагический финал, дело сделано: объявлена борьба на смерть.

Музыка оперы построена на противопоставлениях: рядом с мрачной тревогой Риголетто — нежная, наивная задумчивость Джильды, рядом со скорбью униженного шута — беспечная веселость его господина. Противостоящие друг другу музыкальные характеристики Верди как бы связал воедино в знаменитом квартете: беззаботный самодур-герцог, которого ничуть не трогают сломанные им человеческие жизни, страдающая, обманутая Джильда, смеющаяся Маддалена и Риголетто, застывший в ожидании часа мести. У каждого из них своя мелодия, непохожая на другую, и все мелодии сливаются в единое целое, прекрасное и выразительное. Услышав этот квартет, автор пьесы « Ко роль забавляется» Виктор Гюго сказал не без зависти: «Если бы я имел возможность в своих драмах сделать так, чтобы четыре действующих лица говорили одновременно и при этом бы публика различала бы их слова и разнородные чувства, я смог бы достичь не меньшего эффекта».

Очень важное место в опере «Риголетто» отвел Верди оркестру. Он не только сопровождает пение, но является как бы действующим лицом оперы, все время помогает нам лучше почувствовать переживания героев. Так, развязка оперы совершается во время страшной ночной грозы. Композитору удалось замечательно передать зловещее завывание ветра, тревожные и грозные раскаты грома, даже сверкание молний словно запечатлено в музыке. Трагические события воспринимаются на таком фоне гораздо глубже, острее.

Немного существует опер, музыка которых настолько вошла бы в нашу жизнь, как музыка «Риголетто». Достаточно вспомнить песенку герцога «Сердце красавицы». Кстати, Верди, зная, что его мелодии очень быстро делаются всем известными, до самой премьеры держал эту песенку в тайне. Только на последней репетиции он передал ее первым исполнителям оперы. И был прав. Вечером после спектакля, уже тысячи людей напевали веселый мотив.

Своя судьба у другой известнейшей оперы Верди — «Травиата». Первое представление ее закончилось полным провалом. Это кажется невероятным. Публика, как правило, с горячим одобрением принимала оперы своего любимого композитора. А ведь «Травиата», бесспорно, одна из лучших! В чем же причина провала?

Новое, необычное иногда не сразу встречает понимание и поддержку. В «Травиате» же Верди показал то, чего никогда прежде не было на оперной сцене. Он создал образы своих современников. У героев спектакля были такие же костюмы, как у зрителей, сидящих в зале; декорации воспроизводили не королевские покои, не поле битвы, не средневековый замок, а обыкновенные комнаты, опять-таки знакомые каждому по своему собственному дому. Да и сюжет самый что ни на есть рбычныи: история о том, как была разрушена, убита любовь светского юноши и женщины не его круга *. Все это было привычно в жизни и неожиданно на сцене. Вот почему люди так приняли оперу. Но композитор верил, что новое его твореие поймут и оценят. И в самом деле. Прошел всего год, «Травиата» была поставлена снова и с тех пор продолжает победно шествовать по всем оперным театрам мира.

В 1871 году состоялось первое представление оперы Верди «Аида». Композитор написал ее по предложению египетского правительства для торжеств, связанных с открытием Суэцкого канала. Если в «Травиате» Верди показал жизнь своих современников, то в новой опере действие перенесено на четыре тысячелетия назад, в древний Египет. И все же то, что происходит на сцене, по-настоящему волнует слушателей. Мужество, любовь, сознание своего долга, убежденность в том, что каждый народ имеет право быть свободным, ненависть к темным силам зла, которые готовы на любую жестокость, чтобы удержать в своих руках власть, —- вот какими чувствами охвачены герои оперы. 

«Аида» была двадцать четвертой по счету оперой Джузеппе Верди. Всего он создал двадцать шесть. После «Аиды» он не писал опер шестнадцать лет.

Джузеппе Верди уединенно жил в своем имении Сант-Агата. Покрыв голову простой соломенной шляпой, не боясь палящего солнца, всемирно известный композитор часами работал в поле или рыл вместе с крестьянами артезианские колодцы. Он и сам был похож на крестьянина: сверкающая седая борода на грубовато-смуглом, обветренном, загорелом лице, крепкие мужицкие руки. И не мудрено. «Великий маэстро» родом был из крестьян, детство провел в деревне — нелегкое, суровое детство бедняка.

А в старости он снова покинул сверкающие позолотой роскошные залы оперных театров, чтобы, держа на плече мотыгу, идти по утрам вместе с соседями-крестьянами в поле.

Прополка, окучивание, жатва — и за долгие годы ни одной ноты! А потом, вдруг на восьмом десятке, когда уже никто от него ничего не ждал, Верди за несколько лет создал две замечательные оперы «Отелло» и «Фальстаф», обе на шекспировские сюжеты. В этих операх он достиг невиданной прежде глубины характеристик, удивительной выразительности музыки, огромной правдивости.

...Джузеппе Верди не было и восьми, когда пришел в совершенную негодность его любимый друг, старенький, «смехотворный» спинет **. Но нашелся в деревне добрый человек, музыкальный мастер, он починил инструмент и написал на нем в честь этого события: «Я, Стефано Кавалетти, заново сделал и обтянул кожей эти молоточки, а также приладил педаль. Все это я сделал бесплатно, видя хорошие способности, которые проявляет мальчик Джузеппе Верди, обучаясь игре на этом инструменте. Этого с меня довольно. Год 1821».

А через десять лет директор Миланской консерватории ученый сухарь Франческо Базили, поморщась при виде грубоватого крестьянского парня, «медведя из Буссето», как тогда называли Верди, отказался принять его в число учеников. «Оставьте мысль о консерватории», — посоветовали тогда Джузеппе Верди. Теперь Миланская консерватория носит имя Верди.

Простой деревенский мастер в первых ударах ребенка по клавишам сумел разглядеть великое дарование, которого значительно позже не заметил в первых юношеских сочинениях Верди опытный знаток-теоретик. Получилось так, наверное, потому, что простые люди умеют быстрее и зорче угадать своего певца в человеке, живущем рядом с ними.

ЭДВАРД ГРИГ

(1843-1907)

Суровое море, небо, с трудом вырвавшееся из тумана, тучи, редкая улыбка солнца, гладь залива, то серая, то посветлее, причудливое нагромождение скал вдоль берега фьорда. Узкие улицы и простенькие дома Бергена. Что тут, кажется, привлекательного?.. Но если это родина? Если для тебя только здесь раздвигает солнечный луч облака и делает вдруг нарядными и дома, и скалы, и сосну на камне у самой воды? Где же еще можно забираться так далеко в горы, слушать, как грохочет в скалах голос горного короля, как пляшут тролли? И разве есть еще где-нибудь такие бесстрашные рыбаки, как в соседнем поселке? Они суровы, молчаливы, но глаза и редкая улыбка выдают их сердечную доброту. А сколько песен можно услышать в деревне! Как пляшут там халлинги и спрингдансы. Какие прекрасные песни поют в горах пастухи...

Радостно видеть и слышать все это, шагая рядом со взрослым другом, вернувшимся в родную Норвегию из дальних странствий, — рядом с «норвежским Паганини» Уле Буллем. Уле Булль слушает первые сочинения Эдварда Грига, рассказывает о народной норвежской музыке.

Это мать, прекрасная пианистка, научила Эдварда владеть инструментом, любить Баха, Моцарта, Глюка, Бетховена, Шуберта, она научила его быть настойчивым и не бояться трудностей.

Уле Булль, послушав сочинения Эдварда, решительно сказал родителям: мальчик должен быть музыкантом. Дома Эдвард получил все, что мог получить. Ему необходимо теперь поехать в Лейпциг, в консерваторию (в Норвегии в то время своей консерватории не было).

Когда худенький мальчик с мечтательными сияющими голубыми глазами, влюбленный в окружающий мир, покидал Берген, ему было всего пятнадцать лет. Впереди — неведомая, чужая Германия. В душе пряталась надежда: может, не примут. Тогда он снова будет дома, в родном Бергене, с горячо любимыми родителями.

Но Эдварда приняли. Это было осенью 1858 года. А в 1862 году он окончил Лейпцигскую консерваторию, получив самые высокие отзывы профессоров о его композиторских способностях. К тому времени у юноши было уже немало самостоятельных сочинений.

Первый концерт в родной Норвегии принес Григу большой успех. Но ни в родном Бергене, ни в столице Христиании Григ не нашел применения своему таланту. Как и многие его соотечественники — музыканты, писатели, он в 1863 году уехал в Данию, в Копенгаген. Там и начался расцвет музыки Грига...

Копенгаген был тогда большим культурным центром Европы. В Копенгагене жил и творил великий датский писатель, сказочник и поэт Ханс Кристиан Андерсен, к которому тянулись все передовые люди Дании. Вслед за Андерсеном поэты, музыканты, художники Скандинавских стран обращались к народной поэзии и музыке, под его влиянием развивалась тогда самобытная и яркая культура Скандинавии.

И молодой Григ был покорен прекрасной, полной любви к человеку поэзией Андерсена, ко многим стихам его он писал музыку. А великий сказочник был одним из тех, кто первым оценил творчество Грига. Первый сборник романсов «Мелодии сердца.» Эдвард Григ посвятил Хансу Кристиану Андерсену.

Композитор хорошо знал и любил скандинавскую поэзию, многие стихи он перекладывал на музыку. В молодости ему посчастливилось встретить юную Нину Хагеруп, девушку с прекрасным голосом, умную, чуткую, образованную. Она стала женой и верным другом, первой и лучшей исполнительницей романсов и песен Эдварда Грига. Нина жила его радостями, его надеждами, его страданиями, его музыкой.

В Копенгагене Григ сблизился с молодым норвежцем композитором Нурдроком, человеком сильной воли и благородного сердца. Нурдрок был пламенным патриотом Норвегии и личный долг свой видел в борьбе за развитие национальной музыки. Он радовался растущему успеху Эдварда и верил, что Грига ждет великое будущее. Мечтательный и далекий от общественной жизни страны, молодой Григ под влиянием Нурдрока незаметно для себя встал в ряды передовых людей Норвегии.

Смерть Нурдрока рано прервала их дружбу. Для Грига потеря Нурдрока была одним из первых сильных потрясений в жизни. Первое большое горе, пережитое Григом, с необычайной силой и глубиной передал он в «Траурном марше памяти Нурдрока». Лучшей памятью о патриоте могла быть забота о развитии норвежской национальной музыки. И Григ до последних дней своих делал все, что было в его силах, для музыки своей родины.

В январе 1867 года по его инициативе в Норвегии была открыта «Музыкальная академия». Из-за нехватки средств и недостатка грамотных музыкантов оркестр в Христиании получился слабым, да и интерес публики к национальной музыке был еще невелик. Григу и его друзьям пришлось преодолеть немало трудностей, прежде чем «Музыкальная академия» получила право на жизнь.

Композитор часто ездил с концертами по разным городам Европы, выступая как пианист, дирижер и как аккомпаниатор Нины Григ. Григи исполняли не только произведения Эдварда. Их выступления в Норвегии, Швеции, Дании, Германии, Италии, Франции, Англии открывали слушателям необычайную красоту самобытной норвежской музыки.

Дирижерская служба, концерты, педагогическая и общественная деятельность отнимали у Грига много сил и времени. Когда же Григ попросил власти назначить ему государственную стипендию, чтобы иметь возможность оставить службу и заняться только сочинением музыки, то в ответ получил отказ. Произведений его не печатали. На Грига смотрели как на рядового музыканта.

К счастью, одно из лучших творений Грига — юношеская фортепьянная соната, навеянная композитору картинами природы родной Норвегии, ее историей, ее народными мелодиями, попала к прославленному композитору Ференцу Листу. Лист пришел в восторг от необычной, не похожей ни на какую другую музыки Грига. Он написал тут же об этом юному норвежцу, выразив горячее желание встретиться с ним.

Дружеское письмо Листа решило судьбу Грига. Норвежское общество тут же изменило свое отношение к молодому композитору. Да и как не изменить, когда музыкант с мировым именем пишет их начинающему композитору: «Льщу себя надеждой, что у себя на родине вы пользуетесь успехом и поощрением, которых вы заслуживаете. Впрочем, и за ее пределами вы в них не будете нуждаться». Равнодушие публики сменилось доброжелательностью. Словно Лист открыл ей глаза на сокровище, которое до тех пор оставалось незамеченным. Григу назначили государственную стипендию.

Встречи с Листом в 1870 году в Риме были для Грига праздником. Он наслаждался неповторимой игрой Листа, говорил с ним. слушал замечания и советы. Его окрылило напутствие великого музыканта: «Продолжайте! У вас для этого есть все данные. И не позволяйте себя запугивать!»

Хочешь узнать Грига — послушай музыку его к драме великого норвежского писателя Ибсена «Пер Гюнт».

Это пьеса о человеке, у которого нет в жизни настоящего большого дела, который не выбрал своего пути и лишь бесцельно тратит годы.

Слышишь, как манит тебя в горы приветливая, плавная песня пастушьего рожка? А вот открывается вид в долину, и ручеек серебрится в камнях, прозрачен и прохладен воздух.

Однако взгляни, как встревожен нынче веселый бездельник Пер Гюнт. Умирает его мать — старая Осе. Это она научила его в детстве одну за другой плести причудливые сказки, защищая от грубости пьяницы-отца. Теперь он расскажет ей последнюю сказку — умчится с ней в горы, в облака на волшебном коне. Он не даст ей думать о смерти.

Цепочкой тянутся в пещеру горного короля тролли. Это Пер, убежав от людей, забрел в их царство. Что ему люди с их великими делами — он хочет жить среди этих волшебных существ... 

Вот танцует перед Пером свой легкий, воздушный танец дикарка Анитра. От удивления Пер разинул рот: не так танцуют девушки в его деревне. Далеко, однако, от родной Норвегии забрел он, шатаясь по белу свету...

А что это за прекрасная, знакомая песня? Кто поет ее так нежно? У девушки с таким голосом должно быть доброе и любящее сердце...

Ты песней чудной сделал жизнь мою. 

Благословляю первое свиданье 

И эту нашу встречу...

Это Сольвейг — скромная Сольвейг, с лучистыми глазами и золотой косой. Это Сольвейг, которая так долго и так терпеливо ждет своего любимого. Ждет и верит, что все хорошее, что есть в душе ее Пера, победит — он вернется к ней на родину.

И он вернулся. Измученный бесцельными странствиями старый Пер Гюнт. Доброй колыбельной песнью успокаивает его Сольвейг.

Писатель Ибсен не любил таких людей, как Пер Гюнт. Он осудил, высмеял своего героя, который, отказавшись от большой борьбы за счастье для всех, ищет на чужих дорогах маленькой удачи для себя одного.

Григ был очень добрым и мягким человеком. Он не умел смеяться над людьми. Не стал он смеяться и над Пером Гюнтом. Композитор написал музыку только к тем сценам, которые были ему по душе. Его Пер Гюнт стал безмятежным мечтателем и поэтом. Один и тот же герой зажил двумя разными жизнями: одной — в пьесе великого Ибсена, другой — в музыке великого Грига. 

Эдвард и Нина Григ надолго уезжали за границу в концертные поездки или уединенно жили в имении под Бергеном, а позднее в своем скромном Трольхаугене — загородном доме на берегу фьорда. Где бы ни был Григ, всюду жизнь его до краев заполнял труд, творчество.

Григ — это Норвегия в музыке, страна, ее природа, ее люди. Простые люди. Их дела, обычаи, сказки. Произведения так и называются: «Сцены из народной жизни», «Норвежские танцы», «Свадебный день в Трольхаугене», «По скалам и фьордам», «Шествие гномов». 

Э. Григ. Шествие гномов. №3 тетрадь 5, op. 54.

Для тысяч и миллионов слушателей, которые, так же как он, любят каждый свою родину, свой народ, так же грустят и радуются вместе с ним, творчество Грига стало дорогим и понятным.

О том, как близка музыка Грига русскому сердцу, хорошо сказал П. И. Чайковский, которого соединяла с норвежским композитором личная дружба: «...Григ сумел сразу и навсегда завоевать себе русские сердца. В его музыке, проникнутой чарующей меланхолией, отражающей в себе красоты норвежской природы, то величественной, широкой, грандиозной, то серенькой, скромной, убогой, но для души северянина всегда несказанно чарующей, есть что-то нам близкое, родное, немедленно находящее в нашем сердце горячий сочувственный отклик».

Вольфганг Амадей Моцарт - Самый популярный и понятный Австрийский композитор конца 18-го века. Все его произведения просты и гениальны. Они очень мелодичны и приятны. Маленькая серенада, гроза и многие другие композиции в рок обработке будут стоять на особенном месте в вашей коллекции.

В чем же секрет музыки Моцарта? Интересные факты о Моцарте 

Для того, чтобы понять, почему Моцарт выдающийся, надо послушать его музыку и познакомиться хотя бы с интересными фактами из его короткой, но яркой жизни.

А жизнь его овеяна легендами, версиями и уникальными историями:

1. Моцарт родился в Зальцбурге, в музыкальной семье и музыка окружала его с самого рождения и наверняка до его рождения.

2. Музыкальные способности проявились с раннего детства, уже в возрасте 3 лет он подбирал на слух, услышанные мелодии на клавесине.

3. Свое первое произведение он написал, когда ему было всего 4 года, а последнее – на предсмертном одре.

4. Моцарт научился писать музыку раньше, чем стал писать слова (первые 18 детских произведений Вольфганга Амадея Моцарта были включены в сборник «Нотная тетрадь Наннерль»)

5. А в возрасте 5 лет он играл и на клавесине и на скрипке как настоящий профессионал.

6. Он играл перед королевой, когда ему было всего 6 лет.

7. Он покорял своей виртуозной игрой сердца королей , принцев и других знатных особ Европы( Нидерланды, Италия, Франция, Германия, Англия и др.) «Чудо ребенок» так называли его восторженные слушатели.

8. Концертные программы поражали слушателей трудностью и разнообразием. Он играл и на скрипке и на органе, один или вместе с сестрой в 4 руки.

9. Он гениально импровизировал, свободно подбирал музыку и аккомпанировал певцам.

10. С целью сделать подарок сестре на день рождения, четырнадцатилетний Моцарт пришел в церковь и прослушав часовую мессу, записал на слух партитуру сложнейшего музыкального произведения Г. Аллегри для двух хоров, исполняемое всего один раз в год и засекреченное Ватиканом, за что получил получил «Орден Рыцаря золотой шпоры» из рук самого Папы Римского.

11. Моцарт очень любил математику и уже в раннем детстве писал мелком цифры на мебели и стенах своей комнаты.

12. Много путешествуя по Европе с концертными программами, Моцарт сумел выучить иностранные языки.

13. А однажды он написал ноты, которые могут читаться как сверху вниз, так и снизу вверх, образуя дуэт двух скрипок.

Источник: http://irinazaytseva.ru/solnechnyj-mocart.html

В 1772 году в Зальцбург приехал Иозеф Гайдн. Похожие на австрийские народные песни и танцы мелодии Гайдна давно покорили Вольфганга. Сам Гайдн оказался таким же добрым и приветливым, как его музыка. Моцарт увидел в сорокалетнем Гайдне своего главного учителя и друга. А зрелый, давно известный миру композитор относился к юному Вольфгангу с величайшим уважением и говорил, что, «может быть, раз в столетие появляется такой талант».

Других таких людей, как Гайдн, рядом с Моцартом не было. Большинство же музыкантов, с которыми он встречался и должен был работать, завидовали ему тем сильнее, чем старше и самостоятельнее он становился.

Как и отец, Моцарт получил место музыканта при дворе архиепископа. Сначала он радовался: у него появилось много заказов. Он сочинял и хоры для церкви, и оперные арии, и камерную инструментальную музыку, и симфонии. Но умер старый епископ, который много лет благосклонно относился к Моцартам, и новый хозяин города занял его место. Новый архиепископ был жесток, несправедлив и капризен. Вскоре служба при его дворе стала Моцарту невыносима. Ему запрещены были выезды из Зальцбурга, он каждое утро должен был подолгу простаивать в передней хозяина с прочими слугами и ждать распоряжений на день. Если Моцарт получал заказы от вельмож из других городов или кто-нибудь хвалил композитора, хозяин приходил в бешенство.

Много раз юноша подавлял в себе желание бежать из Зальцбурга. Привязанность к семье, тревога за отца, державшегося за службу у архиепископа, останавливали его.

В 1777 году Леопольду Моцарту удалось выпросить у хозяина разрешение на поездку сына за границу. Денег в семье не было, и с Вольфгангом поехала только мать. Путь их лежал в Париж через крупные города Германии. Снова концерты, новые впечатления, трудности, победы. А порой — холод и равнодушие знатных господ: «чудо-ребенок» вырос, самостоятельные же сочинения юного композитора не были похожи на модную тогда итальянскую музыку. Новые расходы, трудности.

Денег за концерты и сочинения платили мало. Вольфгангу приходилось давать уроки, чтобы кое-как содержать мать и набрать денег до Парижа. Однако в Париже его ждал тот же равнодушный прием. Измученная поездкой и неудачами мать заболела и умерла в Париже. Моцарт, убитый горем, вернулся в Зальцбург. Снова потянулись томительные дни службы у епископа.

Одна радость была у Моцарта — творчество. Из-под пера каждый день выходили новые и новые творения. С каждым днем совершенствовалось его высокое искусство.

Чем тверже становился Моцарт на ноги, тем сильней росло в нем чувство протеста. «Только не пресмыкаться!» — повторял он. И вот настал день, когда чаша терпения была переполнена. Ни уговоры отца, ни угроза расправы, нависшая над их семьей, не остановили Вольфганга. Не выдержав унизительных издевательств хозяина, Моцарт подал архиепископу просьбу об уходе. Никто из слуг никогда не осмеливался добровольно отказываться от службы при дворе архиепископа. Неслыханная дерзость молодого композитора привела хозяина в бешенство. Один из приближенных архиепископа вместо ответа столкнул Моцарта с лестницы, осыпая его бранью. Потрясенный звериной грубостью, Моцарт потерял сознание и надолго заболел. Это случилось в 1782 году.

Дорогой ценой заплатил композитор за свободу. Зато как радостно стало на душе, когда наступили первые дни свободной жизни в Вене! С каким воодушевлением взялся он за работу! Он писал, бегал по урокам, вечерами выступал перед публикой. Он был неутомим.

В первый год свободы родилась бессмертная опера Моцарта «Похищение из сераля». Работа над ней совпала с женитьбой на Констанце Вебер. Констанца пришла на помощь к Моцарту в самые трудные часы жизни — он был полон любви и благодарности к девушке. Это чувство вдохновляло композитора, когда он создавал свою первую самостоятельную оперу, когда писал образ героини — нежной, поэтичной, бесстрашной девушки, носившей имя его невесты.

«Похищение из сераля» теперь считается одной из лучших опер в мировом искусстве, но среди современников Моцарта многие встретили ее враждебно. Слишком не похожа была она на оперы, шедшие тогда в Венском театре, с их обязательным итальянским уклоном, оперы, напоминавшие сборник арий и речитативов, а не единое музыкальное произведение.

К сожалению, судьба музыканта в то время зависела от «сильных мира», их мнение играло решающую роль. И потому путь Моцарта был несправедливо труден. Он жил в постоянной нужде, он должен был каждый день, каждый час преодолевать сопротивление завистливых противников, они омрачали радость и счастье, которое давало ему творчество.

И все-таки на этом тяжелом пути родились бессмертные, лучезарные оперы Моцарта — «Свадьба Фигаро», «Дон Жуан», «Волшебная флейта». На этом пути родились лучшие его клавирные концерты, фантазии, квартеты, квинтеты. Только в одном 1788 году композитор написал три великие симфонии и еще множество небольших произведений. Музыка его — печальная и бодрая, оживленная и задумчивая, и все-таки жизнеутверждающая! Жизнерадостность Моцарта словно протест: как бы ни были сильны его противники, сколько б ни было на его пути препятствий — его не сломить!

Последнее произведение Моцарта — «Реквием», похоронная месса. Тяжело больной, он писал его, лежа в постели по заказу какого-то графа, а получилось, что для себя. Моцарт умер неожиданно, тридцати пяти лет. Он не успел даже дописать «Реквием». Смерть его настолько поразила современников, что по Вене прошел слух, будто придворный композитор Сальери, учитель многих музыкантов и почитатель музыки Моцарта, так завидовал гению, что решился отравить его.

Пушкин, написавший маленькую трагедию «Моцарт и Сальери», сумел передать самую суть поэтической натуры Моцарта, его творческого гения. «Моцарт и Сальери» — прекрасная песнь о прекрасном Моцарте. Если хочешь понять, что такое Моцарт, никто не расскажет тебе о нем лучше Пушкина и лучше музыки самого Моцарта.

Людвиг ван Бетховен - Величайший композитор начала 19 века. Реквием и Лунная соната сразу узнаваема любым человеком. Бессмертные произведения композитора всегда были и будут популярны из-за неповторимого стиля Бетховена.

7 мая 1824 года в венском театре "Кертнертор" впервые исполнялась Девятая симфония Бетховена. Композитор стоял у дирижерского пульта и размахивал руками. Он уже давно не мог управлять оркестром, потому что был глух. На самом деле дирижировал другой капельмейстер, который находился в двух шагах от Бетховена.

Девятая, последняя симфония Бетховена была итогом его творчества. В ней он до конца раскрыл свои мысли о жизни, о путях человечества, этой симфонией уходивший из жизни композитор обращался к потомкам, к нам. Поэтому он не мог не быть на сцене, он должен был сам представить свое творение слушателям.

Словно вся история человечества развернулась перед слушателями. Еще грозны темные силы, еще мрачно небо. Но уже грохочет буря. Человечество борется. Торопит рассвет. Солнца пока не видно, но оно угадывается за горизонтом. Сначала по тонким ярким лучикам, перед которыми отступают свинцовые тучи, потом по заалевшей во всю ширь неба полосе.

Девиз жизни и творчества Бетховена: «Через борьбу — к победе!» Это значит; надо бороться, чтобы победить. Это значит: побеждает тот, кто борется.

Напряженность упорной борьбы в симфонии сменяют глубокие раздумья. То тревожные, то сосредоточенно-спокойные, но все время ищущие, зовущие вперед. Точно человечество, готовясь к новым битвам за счастье, вспоминает, итожит прошлое, пробует заглянуть в будущее. И композитор смелой, уверенной кистью пишет картины этого светлого будущего — создает знаменитый финал Девятой симфонии. Для этого Бетховену оказалось мало одной только музыки. Он привлек и слово. Впервые вместе с оркестром выступили в симфонии хор и солисты. ...Гремят «фанфары ужаса» (так называл их немецкий композитор Р. Вагнер), напоминая о недавних сражениях. Но в ответ раздается уверенный человеческий голос: «О братья! Довольно печали! Будем гимны петь безбрежному веселью и светлой, светлой радости!» «Радость!» — словно от имени всего человечества отзывается хор на этот призыв. Одой «К радости!» великого немецкого поэта Фридриха Шиллера закончил Бетховен свою Девятую симфонию. Солнце, огромное солнце поднимается на чистый небосклон. «Обнимитесь, миллионы!» — провозглашает хор. Вот оно, будущее! В братском объятии всех людей на земле, стремящихся к миру, свободе и счастью.

Слушатели сразу поняли ее революционный дух, в ясных музыкальных образах прочли замыслы ее творца. Русский композитор Антон Рубинштейн писал: «Не верю я также, что эта последняя часть есть «ода к радости», считая ее одой к свободе. Говорят, что Шиллер по требованию цензуры должен был заменить слово свобода словом радость, и что Бетховен это знал, я в этом вполне уверен. Радость не приобретается, она приходит, и она тут, но свобода должна быть приобретена...»

Когда закончилось исполнение Девятой симфонии, рукоплескания, казалось, расколют стены театра. Их не слышал один Бетховен. Опустив голову, он стоял спиной к публике у своего дирижерского пульта. Певица Каролина Унгер взяла его за руки и повернула лицом к залу. Бетховена приветствовали пятикратными овациями, тогда как даже императора полагалось приветствовать трехкратными. Чтобы прекратить опасное нарушение церемониала, полицейские чиновники приказали слушателям разойтись.

Друзья привели домой Бетховена, измученного, разбитого. Болезнь уже брала свое. Он пошатнулся и едва не упал. Друзья подхватили его и положили на диван. Он лежал молча, закрыв глаза, не меняя позы. Друзья решили, что он заснул, ушли.

Может, он и впрямь спал? Но отчего же не было ни бездонной глухой пустоты, ни капризных видений? Ясные, до мелочей знакомые картины сменяли одна другую. Осязаемая в красках и звуках жизнь проходила перед ним. Его жизнь.

...Людвига будили среди ночи, вели к клавесину. Он не мог дотянуться до инструмента, стоял перед ним на скамеечке. Отец был пьян, и приятели отца тоже пьяны. Они кричали: «Играй!» Людвиг играл. В короткой рубашонке стоял, переступая босыми ногами, на скамеечке у клавесина. Мерз. Это называлось урок музыки. Иногда такой урок тянулся до утра. Другой бы возненавидел музыку. В Людвиге родилась неприязнь к отцу. Придворный тенорист Иоганн ван Бетховен, опустившийся, проводивший время в попойках, хотел сделать из сына новое «чудо», «второго Моцарта». Пусть мальчишка дает концерты и приносит деньги! «Второй Моцарт» не получался: кельнские князья, курфюрсты, не оценили маленького музыканта и не торопились стать его покровителями. Отец ругал курфюрстов, еще больше пил и проматывал последнее. Людвиг учился музыке, пробовал сочинять сам. Мальчиком он уже умел играть на клавесине и органе, на скрипке, альте и флейте.

Людвиг обожал мать. Ее звали Магдалена. Она трудилась с утра до ночи, стараясь хоть кое-как прокормить семью. Нужда, работа и чахотка рано согнули ее. Она почти никогда не смеялась. Потому что слишком редко знала радость. Только раз в год... Раз в год, в день именин матери, все в доме преображалось. Комнату убирали цветами и зеленью. Мать торжественно усаживали под специально сооруженным балдахином. Друзья отца из придворной капеллы являлись со своими инструментами. В подарок матери они приносили музыку. Песни и увертюры заполняли комнату, вырывались из окон. За окнами на улице собирались соседи. Для них музыка тоже была подарком. Засиживались допоздна. После ужина подвыпившие гости танцевали. Чтобы не злились остальные жильцы дома, снимали башмаки и танцевали в носках.

Одиннадцати лет он уже пошел работать — замещал органиста в церкви. Четырнадцати — получил место органиста при княжеском дворе. Ему выдали парадную одежду: зеленый фрак со шнурами, шелковые чулки, башмаки с пряжками, расшитую золотом жилетку, цилиндр, шпагу. Такой наряд не шел к нему.

У Людвига была свободная размашистая походка мальчишки, привыкшего бегать по городским окраинам и слоняться по заросшему травой и кустарником берегу Рейна. Но приходилось влезать в пышный белый воротник, на густые взлохмаченные волосы натягивать парик, а поверх еще водружать цилиндр — надо было служить. На его, Людвига, деньги жила теперь семья. Этих денег тоже не хватало. Он бегал давать уроки музыки в домах богатых горожан. В свободные минуты между репетициями, концертами и уроками он сочинял. Первое известное нам произведение Бетховена — вариации для фортепьяно на тему марша — создано им в двенадцать лет.

Оказывается, надо много знать, чтобы сочинять музыку. Поправляя с едва сдерживаемой яростью тупые, непослушные пальцы богатых учениц, он мечтал о минуте, когда, наконец, останется один и станет учиться сам. Когда откроет испещренные нотными знаками страницы Баха и Генделя, Гайдна и Моцарта, когда он будет сам сочинять музыку.

В 1787 году, когда Бетховену исполнилось семнадцать лет, он скопил немного денег, взял свои музыкальные сочинения и отправился в далекий путь — в Вену к Моцарту, к тому, чей приговор он принял бы без колебаний.

Была весна. Нежная зелень садов, покачиваясь, повторялась в Дунае. У Моцарта было утомленное лицо. Он много работал. Сочинял «Дон Жуана». В соседней комнате кто-то разговаривал, очевидно, у композитора были еще посетители. Моцарт нетерпеливо осведомился: что хочет от него молодой приезжий. Недовольно поморщился, но стал слушать. Когда Людвиг вдохновенно импровизировал на заданную тему, слушал очень внимательно и серьезно. Бетховен кончил и стоял, опустив голову, ждал приговора. Было очень тихо. Моцарт быстрым неслышным шагом подошел к двери в соседнюю комнату и сказал тем, кто там находился: «Обратите внимание на этого парня. Он заставит всех говорить о себе».

Бетховен мечтал быть рядом с Моцартом, учиться у него. Но неожиданно пришло сообщение — тяжело больна мать. Он помчался домой, в Бонн. Мать умерла у него на руках. Теперь все семейные заботы свалились на голову Людвига. Надо было содержать и воспитывать братьев, вести тяжбу с отцом, который по-прежнему пил и не желал давать детям ни талера. И надо было работать, работать, работать. Ведь сам Моцарт сказал ему: «Ты избрал правильный путь!»

Снова — и уже навсегда — Бетховен прибыл в Вену в ноябре 1792 года. Годом раньше умер тридцатипятилетний Моцарт. Бетховен ехал к шестидесятилетнему Гайдну. Дилижанс катился по улицам имперской столицы, которая была одновременно и столицей музыкальной. Этот город предстояло покорить. Бетховен стал брать уроки у Гайдна.

Бетховен приехал в Вену в грозное и славное время. Над Европой ярким факелом пылало пламя Великой французской революции. Она началась в славный июльский день 1789 года, когда восставший народ штурмом взял крепость-тюрьму Бастилию. Народные массы опрокидывали прошлое во имя будущего. Слово «революция» звучало в речах Робеспьера, оно звало в бой со страниц «Друга народа» — так называлась газета, которую издавал Марат. Чуть ли не все европейские правители, страшась за свои троны, объявили войну революционной Франции. Но не так-то просто победить народ, отстаивающий свободу. Осенью 1792 года революционная армия нанесла сражение интервентам и сама двинулась вперед.

Люди жадно вдыхали новый, свежий воздух и чувствовали, как с каждым глотком наливаются силой руки, как новые смелые мысли будоражат голову. Не все взялись за оружие — зато все поняли, что за него можно взяться. За сотни верст от Франции сочиняли революционные стихи, пели революционные песни, отсветы революции озаряли театральные подмостки.

Резкий, неуклюжий, не желавший признавать этикета, Бетховен являлся в великосветские салоны, титулованные слушатели восхищались его музыкой, страшились ее, заискивали перед ним. Они чувствовали: за этим ни на кого не похожим композитором — сила, за ним будущее. Бетховен отвечал им независимостью, неприязнью. На просьбу самой императрицы явиться к ней сказал лакею: «Передай, что занят». Когда же князь Лихновский попытался насильно заставить его сыграть, едва не размозжил знатному приятелю голову стулом. Композитор написал Лихновскому: «Князь! Тем, чем вы являетесь, вы обязаны случайности рождения. Тем, чем я являюсь, я обязан самому себе. Князей было и будет тысячи, Бетховен же — лишь один».

«Шекспиром масс» назвал Бетховена русский критик В. В. Стасов. Композитора волновали судьбы народные. А решаются эти судьбы в борьбе. Борьба героя за свободу и счастье людей составляет содержание Третьей симфонии.

...Тяжелая, упорная борьба. Враждебные силы то отступают, то отчаянно сопротивляются, наносят ответные удары. Но они могут остановить тех, кто сражается во имя свободы и справедливости. Снова бой, яростный, решительный. И, наконец, победа! Замирают последние всплески битвы. Музыка все шире, радостнее. И вдруг — скорбный похоронный марш. Дорогой ценой досталась победа. В суровой схватке погиб герой; победивший народ воздает ему последние почести. Но не траурным шествием закончил Бетховен симфонию. Народный вождь пал ради будущего, ради жизни. И жизнь, вечную, непобедимую, воспевает музыка. Завершают симфонию картины грандиозного народного праздника. Ликуют победители, в трудной борьбе вырвавшие свое счастье.

Вначале Бетховен назвал симфонию «Бонапарт». Ему казалось, что именно Наполеон станет героем революционного народа, поведет его к освобождению. Симфония была почти закончена, когда Бетховен узнал, что Наполеон объявил себя императором. «Теперь он будет топтать ногами все человеческие права, следовать только своему честолюбию, — гневно вскричал композитор. — Он будет ставить себя выше всех других и сделается тираном!» Бетховен схватил заглавный лист симфонии, разорвал его сверху донизу, швырнул на пол. На чистом листе нотной бумаги написал новое название: «Героическая симфония». Император не мог быть героем Третьей симфонии. Ее герой — народ.

Бетховен сочинил девять симфоний, пять концертов для фортепьяно с оркестром, скрипичный концерт, оперу, балет, увертюры, оратории, фантазии, песни, камерные произведения, среди них тридцать две фортепьянные сонаты. Его сочинения нельзя делить на «большие» и «маленькие». И те и другие отличаются глубиной замысла, мятежным духом, силой, смелостью. Во всякое творение он щедро вкладывал свое сердце, свои мысли, свое отношение к жизни.

Бетховенские фортепьянные сонаты можно назвать маленькими симфониями. В них тот же порыв, та же революционная страсть, тот же призыв к борьбе. Проиграйте хотя бы первую строчку сонаты «Аппассионата».

Бетховен говорил, что соната «Аппассионата» навеяна драматическим произведением Шекспира «Буря». Но это не музыкальные иллюстрации к пьесе. Вера в человека, способного разорвать оковы и найти путь к счастью, пронизывают «Аппассионату». Само название сонаты значит в переводе с итальянского — страстная, воодушевленная. Такая музыка зовет на подвиг. Недаром ее так любил Ленин. «Изумительная, нечеловеческая музыка», — говорил он об «Аппассионате».

Рядом с бурной «Аппассионатой» — не уступающая ей в известности «Лунная соната». В «Лунной сонате» — сложное сплетение самых разных человеческих чувств: горечь одиночества, воспоминания, порой печальные, порой светлые, порой те и другие, словно бы слитые воедино (как у Пушкина: «Печаль моя светла»), сомнения, мечты, вера в будущее, порыв.

Вера Бетховена в жизнь, в будущее, в победу поразительна. Трудно найти человека, которому судьба нанесла бы такой меткий и сокрушительный удар. Чтобы понять всю меру несчастья глухого композитора, можно для сравнения представить себе ослепшего живописца или потерявшего ноги бегуна. Но Бетховен совершил чудо. Он продолжал сочинять музыку. И какую! Бетховенскую музыку! Были мрачные думы, душевные муки иногда отчаяние. Но Бетховен не сдавался. Он боролся с глухотой тем, что творил звуки. В самую тяжелую пору болезни композитор писал в завещании: если смерть наступит до того как он полностью раскроет себя в искусстве, он сочтет ее преждевременной. «Я хочу вцепиться судьбе в глотку, совсем пригнуть меня к земле ей безусловно не удастся!» «Через борьбу — к победе!» Жестокая проверка подтвердила девиз всей жизни Он боролся и победил. Победил, потому что боролся.

Свой девиз композитор необыкновенно ясно выразил в Пятой симфонии. Через первую ее часть проходит характерный мотив. «Так судьба стучится в дверь», — объяснял Бетховен И снова картины напряженнейших боев с трагической судьбой, которая навязана людям, во имя той светлой судьбы, мечта о которой всегда живет в них, которую они сами хотят выко вать для себя. Торжественный победный финал показывает, чем закончилась схватка. Люди сами творят свою судьбу!

...— Люди сами творят свою судьбу! — проговорил Бетховен, открывая глаза. Он лежал на диване одетый. В комнате никого. Видно, друзья давно ушли домой. От окна тянуло утренней прохладой. Ранний майский рассвет золотил небо. Бетховен встал, подошел к роялю. Одним пальцем повторил тему финала Девятой — «Обнимитесь, миллионы». Громко хмыкнул, припомнив успех симфонии. Перед глазами встал битком набитый зал и посредине — пустая императорская ложа. Когда-то император изрек, что ему нужны не гении, а верные подданные. Бетховена он никак не мог отнести к числу верных подданных Глухота Бетховена в известной мере сохранила для нас содержание его бесед с друзьями и знакомыми. Композитор пользовался так называемыми «разговорными тетрадями»; в них собеседники писали свои вопросы и реплики. По этим записям можно представить себе, что говорил Бетховен. В тетрадях — предостережения друзей: «Не говорите так громко!.. Все подслушивается», «...Тут присутствует шпион...» И даже: «Вы умрете на эшафоте». Чересчур осторожный человек, у которого после смерти композитора оказались «разговорные тетради», уничтожил больше половины из них. Он испугался: в тетрадях было слишком много «необузданных нападок на высшую власть». Если бы «высшие власти» не боялись общественного мнения, они бы арестовали Бетховена. Он мог умереть если не на эшафоте, то в темнице.

Но композитор был слишком известен и слишком глубоко любим. Император, властелин над своими подданными, не был властен над Бетховеном. Бетховен принадлежал всему человечеству. Пустая ложа в театре «Кертнертор» чернела дырой, окаймленная золотом. Но никто не оборачивался, чтобы взглянуть на нее. Все смотрели на сцену и приветствовали Бетховена. Император не пришел к Бетховену в нарядный зал театра. Зато столько народу — друзей, знакомых и незнакомых — поднималось по крутым, плохо освещенным лестницам в бетховенскую квартиру! Часто он ворчал: «Мешают работать!» Но в душе был доволен. Он любил людей. И люди понимали это, слушая не сладкие речи, за которыми так легко скрыть пустоту, а музыку, в которой бьется его сердце. Бетховен был прям до резкости, иногда груб, случалось — несправедлив. Он не был добреньким. Он был доброжелательным. Лучше всего это чувствовали талантливые композиторы-современники.

Когда Бетховен умирал, неожиданно разразилась гроза. Гроза в марте! Со снежной бурей, молнией, раскатами грома. И вдруг случилось необыкновенное. Умирающий композитор открыл глаза, приподнялся и кулаком пригрозил небу. Мгновение отделяло его от смерти, а он по-прежнему верил, что сдаваться нельзя. Только через борьбу — к победе!

Он снова победил! Смерть не пришла. Пришло бессмертие Он продолжает побеждать. С каждым годом все больше людей строит светлое, прекрасное будущее, которое предсказывал и в которое звал человечество Людвиг ван Бетховен.

.

Ро́берт Шу́ман — немецкий композитор, дирижер, музыкальный критик, педагог. Один из самых значительных композиторов эпохи романтизма.

ЙОЗЕФ ГАЙДН

(1732-1809)

Его звали «папаша Гайдн» — и в молодсти и в глубокой старости. «Папашей» он был тридцать лет для оркестрантов князя Эстергази — самого богатого после короля человека Австрии. «Папашей» называл Гайдна великий Моцарт, считавший его своим учителем и первым другом. Князья, короли разных стран с восторгом слушали музыку Гайдна, заказывали ему симфонии, квартеты, оратории. Золоченые кареты с замысловатыми гербами частенько подъезжали к его небольшому домику в предместье Вены. Сам Наполеон, говорят, пожелал услышать в концерте ораторию «Сотворение мира». Из Лондона, Парижа, Петербурга слали Гайдну почетные дипломы и медали. Ему надарили столько драгоценных перстней, кубков, табакерок и других диковинных вещей, что их трудно было уместить в доме.
Любой бы стал важничать! А папаша Гайдн? Ничуть. Встает чуть свет и — работает, пишет свою музыку. И одет так, словно он не знаменитый композитор, а незаметный музыкант. И в еде прост и в разговоре. Взял созвал всех мальчишек с улицы и разрешил им есть чудесные яблоки в своем саду. Сразу видно, что отец его был бедняк и что детей в семье было много — семнадцать! Если бы не случай, может, Гайдн, как отец, стал каретных дел мастером и, как отец, работал бы всю жизнь с песней. Может, и сочинял бы песни, да не умел их записать...
Добряк был папаша Гайдн и шутник. И музыка у него тоже добрая, простая, шутливая. То рассказывает она, как поют птицы, то как журчит ручей, то как переваливается с ноги на ногу косолапый медведь. У Гайдна в музыке и солнышко светит, и волны по морю перекатываются, и травы растут, и деревья. А бывает, рассказывает музыка, как танцуют важные дамы и господа, но чаще, как поют и пляшут крестьяне. Свои симфонии Гайдн называет словно картины: «Вечер», «Утро», «Полдень», «Охота», «Медведь», «Курица», «Королева». Кто, кроме папаши Гайдна, мог придумать «Детскую» симфонию — для игрушечных инструментов — свистулек, барабана, трещотки, детской трубы, треугола.
Но есть у Гайдна и печальные симфонии — «Жалоба», «Прощальная». «Прощальная» симфония, правда тоже шутка, только шутка грустная. Она была написана, когда Гайдн служил капельмейстером у князя Эстергази. Он один мог защитить оркестрантов от капризов князя.
...Взволнованно звучит тревожное начало симфонии. Тоскуя, ведут невеселую мелодию скрипки и басы. Первая, вторая, третья, четвертая часть... Никаких признаков радости, веселья, шутки, обычных для Гайдна. Наконец пятая часть — тоже неожиданность: ведь обычно в симфониях всего четыре части. И вдруг второй валторнист и первый гобоист встают, гасят свечи у своих пюпитров и, не обращая внимания на оркестр, уходят со сцены. Оркестр, словно ничего не произошло, продолжает играть. Вскоре умолкает фагот — музыкант тоже гасит свечу и уходит, потом первый валторнист и второй гобоист, контрабасист... Постепенно уходят все оркестранты, кроме первой и второй скрипок. Мелодия звучит все печальней, все медленней и, наконец, тает. Скрипачи, погасив последние свечи, молча покидают сцену.Й. Гайдн. Прощальная симфония. Финал
Вот какую шутку придумал Гайдн, чтобы помочь своим товарищам, придворным музыкантам. Никто из них, да и сам Гайдн, не посмел бы прямо сказать князю о том, что он заставляет оркестр слишком много работать, что люди устали и хотят съездить домой, к своим семьям.
Композитор всю жизнь, до глубокой старости очень много работал. Он оставил после себя множество сочинений, значительная часть которых до сих пор не найдена. Беда в том, что бессмертные творения, которые Гайдн сочинял в течение тридцати лет при дворе Эстергази, принадлежали не ему, а хозяину, князю, и перешли затем к наследникам-вельможам. Те, хоть и не очень ценили музыку, но никак не хотели расставаться с рукописями великого композитора. Поэтому многие его произведения не были напечатаны и долгое время оставались неизвестными.
Только после 1932 года, когда весь мир торжественно отметил двухсотлетие со дня рождения Гайдна, увидели свет замечательнейшие творения композитора. В церковных и княжеских библиотеках собиратели его сочинений обнаружили больше четырехсот неизвестных прежде рукописей.
Еще более торжественно отметили во многих странах мира 1959 год — год Гайдна (150 лет со дня его смерти). Во всех крупных городах звучала музыка великого композитора. Но самым удивительным был праздник в старинном замке Эстергази. Толпы гостей заполнили двор. Сначала исполнялась известная оратория Гайдна «Времена года», а потом... появилась на свет много лет назад потерянная и лишь недавно обнаруженная симфония Гайдна «Ля пассионе». Симфония, волнующая и печальная, приблизила в тот день улыбчивого добряка папашу Гайдна к его младшему современнику, великому борцу и новатору в музыке Людвигу ван Бетховену.
Чайковский сказал о Гайдне: «Не будь его, — не было бы ни Моцарта, ни Бетховена».

ИОГАНН СЕБАСТЬЯН БАХ

(1685-1750)

Иоганн Себастьян Бах - Германский композитор 18-го века. Без сомнения основоположник современной музыки. Его произведения основывались на многогранности созвучий различных инструментов. Он создал ритм музыки, по этому его произведения легко поддаются современной инструментальной обработке.

Давным-давно, почти четыреста лет назад, в одном из маленьких средневековых германских городов в Тюрингии жил булочник из крестьян, по имени Фейт Бах. Он был небогат, трудолюбив и добр, как рассказывалось о нем в семейной легенде, и была у него в жизни большая привязанность — музыка. Говорят, Фейт Бах никогда не расставался со своим любимым инструментом — цитрой, на которой искусно исполнял народные песни и танцы.

Эта страсть к музыке передалась от Фейта Баха его сыновьям, внукам, правнукам, праправнукам. И почти все они стали музыкантами: канторами (учителями пения), органистами, скрипачами, флейтистами, трубачами, капельмейстерами, композиторами.

В поисках работы они разошлись по разным городам и расселились по всей Германии, а некоторые из них оказались даже за пределами родной земли. Двести лет назад в Тюрингии Бахов-музыкантов было уже так много, что люди стали называть Бахами всех, кто был причастен к музыке, даже тех, у кого было свое, совсем другое имя.

В роду Бахов не было богачей и лентяев. Они упорным, кропотливым трудом пробивали себе дорогу в жизни.

Раз в году в дом одного из самых уважаемых в семье Бахов съезжались все родственники. В этот день сразу за весь год отмечались все семейные даты и торжественные события. Каждая такая встреча становилась семейным музыкальным праздником: собравшиеся пели народные песни, которых знали великое множество, играли на разных инструментах, много шутили, смеялись. Так жили Бахи.

В 1685 году в небольшом тгорингском городке Эйзенахе родился Иоганн Себастьян Бах — тот Бах, которому суждено было стать великим композитором мира.

Как все Бахи, Иоганн Себастьян был скромен, трудолюбив, горд. Как все, самозабвенно любил музыку и ей отдавал до конца свои силы. Жизнь его прошла в труде, невзгодах и в бедности.

В те времена музыканты в Германии были людьми подневольными и могли служить либо у богатых, знатных вельмож, либо при церквах. В десять лет Иоганн Себастьян остался круглым сиротой и вынужден был сам заботиться о заработке. Старший брат Христоф, взявший после смерти родителей на воспитание Себастьяна, служил учителем музыки в церковной школе. Только он серьезно и учил Себастьяна музыке. Человек образованный, но в искусстве мелочный и сухой аккуратист, Христоф не оценил в младшем брате необычайной музыкальной одаренности. Христоф запретил Себастьяну брать в руки сборник сочинений известных композиторов, считая, что это мальчику ни к чему. Тогда Себастьян стал по ночам тайком переписывать в свою тетрадь ноты. Работа длилась почти полгода. Мальчик испортил себе зрение, но был счастлив, что дело подходит к концу. И вдруг случилось непоправимое — Христоф случайно застал Себастьяна за ночной работой. Никакие просьбы и мольбы мальчика не смягчили жесткого воспитателя: он отобрал тетрадь, и Бах смог ее увидеть только много лет спустя, уже после смерти брата.

Пятнадцати лет, учась в лицее, Себастьян уже поступил на службу. У него был прекрасный голос, он блестяще играл на скрипке, органе и клавесине, и его охотно приняли старшим хористом в монастырскую школу в городе Люденбурге.

Теперь Себастьян был свободен от наставлений брата. При монастыре он обнаружил великолепную библиотеку, где нашел много интересных рукописей и собраний сочинений самых выдающихся композиторов того времени. Сбылась мечта — юноша углубился в изучение музыки. Библиотека люденбургского монастыря была первым музыкальным университетом Баха. Никто не руководил здесь его образованием. Сама музыка была учителем и воспитателем его таланта.

Окончив лицей, Бах имел право поступить в университет. Но мог ли он думать об учении, когда ему не на что было жить? Он старался найти службу повыгоднее.

Сначала его охотно брали: за ним шла слава искусного органиста и скрипача. Однако Бах не умел угождать церковному начальству, у него не было богатых покровителей, и потому часто он не уживался со служителями церкви. К тому же сочинения самого Баха были настолько яркими, живыми, что часто они были похожи на народные песни, а не на церковную музыку.

Не уживаясь с церковниками, Бах переходил с одного места на другое, переезжал из города в город, был и на светской службе. Но добиться положения, которое его бы удовлетворяло, так и не смог. Однако никакие жизненные невзгоды не погасили в композиторе вечного огня творчества.

Несмотря на то, что ему приходилось писать большей частью церковную музыку, творения Баха не были холодными и строгими, словно лишенными житейских тревог и радостей. Они передавали самые разнообразные человеческие чувства. Мудрый художник, Бах создавал не просто фон для молитв и аккомпанемент для песнопений, а отражал в своем творчестве глубокие раздумья над важнейшими жизненными вопросами. Слыша в храме произведения Баха, люди не могли уже по привычке обращаться с заученными словами к неведомому богу — они начинали думать Музыка вызывала в них свои, земные думы о чем-то важном и сокровенном, пробуждала переживания — чистые, светлые, возвышенные, но земные.

Бах творил почти во всех известных в его время музыкальных жанрах. Он писал для органа, оркестра, хора, клавира. Известно больше пятисот его сочинений. Кто учится в музыкальной школе, обязательно играет прелюдии и фуги Баха. Это так называемая полифоническая музыка. В ней один голос как бы разговаривает с другим, спорит, доказывает. Потом они сплетаются и звучат вместе.

При жизни самого Баха были напечатаны лишь единицы его произведений. Многие же и до сих пор не найдены.

Умер Бах в бедности. Современники так и не узнали, что произведения искусного церковного органиста и придворного музыканта были великим открытием в музыке.

Только после смерти Баха стали появляться в печати некоторые его сочинения, печататься работы о творчестве композитора. Это ученики и почитатели таланта Себастьяна Баха позаботились о том, чтобы люди не забыли его творений.

И вот настал день, когда музыка Баха обрела новую жизнь. Это было в 1829 году в Берлине. Замечательный немецкий музыкант, композитор Феликс Мендельсон Бартольди, горячий пропагандист музыки Баха, подготовил и исполнил с Берлинской певческой академией одно из самых сложных и самых выдающихся произведений Баха «Страсти по Матфею».

С этого дня музыка Баха начала свое победное шествие по всем странам мира. И в России у Баха оказалось много почитателей и друзей. Великий Глинка знал на память многие его произведения, учился по ним, восхищался ими. В 1834 году в России вышла повесть В. Одоевского «Себастьян Бах». «Для меня, — писал Одоевский, — Бах был почти первою учебною музыкальною книгою, которой большую часть я знал наизусть». Друг Пушкина и Глинки, Одоевский был выдающимся писателем и ученым-музыковедом своего времени.

О необычайной глубине мысли, о неисчерпаемом разнообразии форм, «о безграничности мелодии и гармонии», о жизненности и народности музыки Баха горячо писал известный русский композитор и музыкальный критик А. Серов.

Мусоргский, Бородин, Римский-Корсаков, Чайковский, Рахманинов — все они ценили в музыке Баха глубокую задушевность, сердечность, простоту, человечность, национальную самобытность.

В 1850 году на родине Баха образовалось Баховское общество. Нашлись энтузиасты, которые, несмотря на отсутствие средств и другие трудности, взялись выпустить полное собрание сочинений Баха. В 1900 году вышел последний, 46-й том его сочинений.

В наши дни музыка Баха исполняется очень часто. Имя Баха мы произносим рядом с именами самых великих и самых популярных композиторов прошлого.

«Не Ручей! — Море должно было быть ему имя...» — сказал о Бахе Бетховен.

Антонио Вивальди - Итальянский композитор первой половины 18-го века №1. Национальный темперамент и новый подход к аранжировке буквально взорвал Европу в середине 18 века. Симфонии "Времена года" являются визитной карточкой композитора.

ФРАНЦ ШУБЕРТ

(1797-1828)

Юноша был близорук, мал ростом, скромен и застенчив. Он любил мать, отца, братьев, сестер. Дома, еще в детские годы, открылась ему большая радость — отец ввел его в мир музыки. Гайдн, Моцарт, Бетховен — их музыка была его счастьем. В доме пели, играли на разных инструментах. Недели не проходило без домашних концертов.

Благодаря хорошему голосу Франца приняли в придворный хор. На его способности обратил внимание знаменитый Антонио Сальери и стал учить искусству композиции. Но застенчивый ученик оказался удивительно упрямым: он сочинял песни на слова немецких поэтов и не хотел писать блестящих арий в итальянской манере, которые навязывал ему учитель. Учитель не знал немецкого языка и не понимал народной музыки и поэзии страны, в которой долгие годы жил. Ученик не понимал итальянского языка, не любил никакого блеска и влюблен был в родную поэзию.

Когда наступило время, у мальчика, как и у всех подростков, стал ломаться голос. Пришлось уйти из хора. Надо было решать, по какому пути идти дальше. Мальчик очень много сочинял, и опытные учителя, музыканты в один голос говорили о его необычайной одаренности. Но отец знал: профессия музыканта требует предприимчивости, уверенности, настойчивости, внешнего блеска. Его мальчику, робкому, застенчивому, невзрачному, эта профессия принесет только бедность, ненужные огорчения и заботы. Отец решил сделать его учителем в своей школе, а потом передать эту школу целиком в его руки.

Юноша любил семью, отца, был послушен. Он подчинился. Но музыка жила в нем, музыка влекла его — и больше он ничем не мог заниматься. Он жил в Вене. А в Вене всюду звучала музыка: на улицах, в домах, за городом, в театре, в концерте. В Вене жили австрийцы, немцы, чехи, словаки, венгры, цыгане, итальянцы. Всюду звучали народные песни, танцы.

Шуберт нехотя учил музыке детей младших классов, слушал музыку, и сочинял, сочинял, сочинял. Песни, хоры, симфонии, сонаты, квартеты... Мелодии переполняли его, он не успевал их записывать. За один 1815 год он сочинил сто пятьдесят песен. Каждая из них — яркая, новая, ни на одну другую не похожая. Школьные уроки становились все ненавистней. И вот настал день, когда робкий и мягкий юноша покинул родной дом. Этот день был его горем и его радостью. Нестерпимая боль разрыва с родными людьми — и радость свободы, творчества.

Смерть любимой матери привела его снова домой. Но отец был непреклонен в своем решении сделать из него учителя. Юноша ушел, теперь уже навсегда. Это было в 1822 году. Тогда из-под пера его вырвались взволнованные строки единственного литературного сочинения в прозе, которое он назвал «Мой сон»: «...Так снова я удалился и с сердцем, исполненным бесконечной любви к тем, которые пренебрегли мною, снова направился на чужбину. Песни пел я теперь долгие, долгие годы».

Он пел свои прекрасные песни, несмотря ни на что...

У Шуберта не было знатных покровителей. Единственным влиятельным знакомым, который мог бы помочь ему, был придворный композитор Сальери. Но Шуберт не разделял его взглядов на музыку и не хотел просить у него помощи. Мягкий, робкий человек был очень гордым.

Он не выступал в публичных концертах. Его не знали при дворе.

Издатели платили композитору гроши, пользуясь его непрактичностью, а сами наживали капиталы. Часто у него не было денег, чтобы снять комнату, многие свои сочинения он писал без инструмента, потому что у него долгое время не было своего фортепьяно, ему не на что было купить себе хороший костюм, и случалось, что он несколько дней подряд питался только сухарями с кофе. Здоровье его было подорвано. Поэтому, когда осенью 1828 года он заболел тифом, врачи не сумели спасти его.

Отец оказался прав — профессия музыканта принесла Шуберту страдания, нужду, заботу о куске хлеба и не принесла славы, громкого успеха, удачи в жизни.

Но он был счастлив другим: своей музыкой и друзьями. У Шуберта оказалось много верных друзей — художников, поэтов, артистов, таких же бедных «неудачников», как он сам, так же влюбленных в родную музыку, родную поэзию — людей с передовыми взглядами и чутких ко всему прекрасному.

Друзья держались вместе, в трудную минуту приходили на помощь друг другу. Шуберт был в кружке общим любимцем. Друзья распространяли его произведения, собирали и хранили его сочинения, переписывали рукописи, ходили по издателям, организовывали концерты в домах знакомых, где можно было собрать побольше людей. Благодаря им постепенно музыка Шуберта завоевывала Вену. Особенно много сделал для Шуберта знаменитый певец Фогль, которому понравились его необычные, простые песни: он стал выступать с ними во всех концертах. Шуберт, никуда за всю жизнь не уезжавший дальше предместий Вены, поехал с Фоглем в гастрольную поездку по Верхней Австрии — на родину певца — и даже аккомпанировал ему.

В последний год жизни Шуберт, прославившийся своими необыкновенными песнями, все чаще обращался к оркестровым сочинениям. «Я более ничего не желаю слышать про песни, я теперь окончательно принялся за оперы и симфонии», — писал он.

Больше всех композиторов Шуберт любил Бетховена, своего старшего современника. К высотам симфонической музыки великого Бетховена он и стремился. Много лет он прожил в одном городе с Бетховеном, ходил улицами, которыми любил ходить Бетховен, издали смотрел на него и не решался подойти, заговорить. А когда, наконец, решился и пошел, оказалось, что Бетховен уже умер.

Кто знает, чего достиг бы Шуберт, если бы не ранняя смерть. Он работал невероятно много и очень многого не успел сделать. Сам Бетховен в тридцать два года сочинил две симфонии, а Шуберт, не дожив до этого возраста, — девять.

Широко известна сейчас «Неоконченная» симфония Шуберта. В ней две части. Есть наброски третьей части, но именно только наброски. В «Неоконченной» симфонии Шуберт выразил хрупкую мечту, и печальную тревогу, и светлую надежду, и неумолимость жестокой жизни. Мелодия меняется, звучит то приглушенным, таинственным шепотом, то протяжной прекрасной песней. Во второй части — меньше страдания, больше спокойного раздумья, мужественности, кажется даже, вот-вот промелькнула радость... Мелодия постепенно угасает, и остается светлая задумчивость...

Сам Шуберт не слышал своей «Неоконченной» симфонии в исполнении оркестра. Он подарил партитуру любительскому музыкальному обществу города Грац, но она затерялась и была случайно обнаружена лишь через много лет после его смерти, в 1865 году. Последняя симфония Шуберта — Девятая — до сих пор не найдена, как и некоторые другие его произведения. При жизни Шуберта ни один издатель не выпустил в свет его симфоний, ни один оркестр не заинтересовался его симфоническими сочинениями.

В октябре 1962 года у москвичей — любителей музыки был большой праздник. Один из лучших пианистов нашего времени, лауреат Ленинской премии Эмиль Гилельс впервые исполнил с оркестром «Фантазию» Шуберта, написанную для домашнего исполнения на фортепьяно в четыре руки. В концертах не принята игра на фортепьяно в четыре руки. Поэтому «Фантазия» Шуберта фа минор, одно из самых ярких и поэтических его сочинений, была совсем недоступна широкой публике. Советский композитор Д. Б. Кабалевский, бережно сохранив музыку Шуберта, написал новую партитуру — сольную партию для фортепьяно и оркестровое сопровождение. 

...Большой зал консерватории переполнен. Тысячи людей, боясь перевести дыхание, волнуясь, следят за полетом прекрасной мечты Шуберта. То солнце и радость вместе с музыкой заполняют зал, то тревожная грусть, надежда, и опять — печаль и тревога.

Никто не помнит уже о юной графине, ученице Шуберта, для которой была написана эта прекрасная музыкальная поэма и еще много чудесных поэм и песен. А музыка живет вот уже сто сорок лет и рождает в людях новых времен и поколений слезы радости и печали.

«Неоконченная» симфония, цикл взволнованных юношеских песен «Прекрасная мельничиха» (и среди них знаменитые «Форель» и «В путь»), цикл печальных, трагических песен «Зимний путь», «Лесной царь», на слова Гёте, знаменитая «Серенада»;, слова которой перевёл на русский язык Н. Огарёв «Песнь моя, лети с мольбою...»), прекрасная песня «Аве Мария», которую так прекрасно пел маленький итальянец Робертино Лоретти... 

Франц Шуберт. Ave Maria. Поёт Робертино Лоретти

Послушайте Шуберта, его песни - это он сам, его нежное, чуткое сердце, его радости и страдания, его мечты и надежды.

ДЖОАКИНО РОССИНИ

(1792-1868)

Веселый полный человек прогуливался по Итальянскому бульвару в Париже. Его окружали друзья. Их было множество, он шутил и сам смеялся звонче всех. Он любил говорить, он мог говорить обо всем и обо всем высказывал интересные мысли. Он тащил друзей к себе домой угощать обедом. Он гордился своими кулинарными способностями. Одному из друзей, который восхищался его музыкой, он сказал: «Погоди, попробуешь мой паштет! Вот тогда узнаешь, какой я гений!»

Беззаботно прогуливался он по парижским бульварам... А в это время по оперным сценам всего мира триумфально шествовали его творения. Умный находчивый Фигаро помогал людям устроить свое счастье, страдал гордый шекспировский Отелло, мужественный Вильгельм Телль поднимал народ на борьбу с притеснителями.

Джоакино родился в итальянском городке Пезаро. Его называли «пезарским лебедем». Поэт Гейне спорил: лебеди поют перед смертью, Россини спел свою песню в молодости, а потом долго жил молча. К 38 годам он написал 38 опер, в последующие 38 лет он почти ничего не писал.

Детство Россини — дорога. Разомлев от жары, он нежится в повозке.Он укрыт небом. Огромное синее небо со всех сторон. Когда, привыкнув, перестаешь замечать скрип колес, кажется, что летишь, разбросав по небу руки. С неба льется солнце. Оно плещется в дорожной пыли, продирается сквозь сочную листву деревьев, прячется в тени стройных белых колонн. Джоакино поет. Ленивый ветерок не спеша несет его песню в небо — к солнцу. Отцовская валторна, похожая на большое золотое ухо, выбралась из матерчатого чехла и шевелится подле мальчика, слушая его песню. У него чудесный голос, тонкий слух, он мог бы петь без устали, но эта повозка... Она укачивает — и Джоакино засыпает.

Дорогу разрывают ярмарки. Тысячеликая толпа, пестрое кипение одежд, цветастые груды товаров. Слух жадно ловит заливчатый смех, веселую перебранку, зазывные крики продавцов, монотонное бормотание пробирающегося в толпе монаха, куплет немудрящей крестьянской песенки. И все это кружит вокруг, мчится мимо, тянет за собой. Куда?.. Ну, конечно, к этому зданию — длинному, на вид не очень казистому, но... волшебному.

Театр!.. Из-за кулис Джоакино видит отца, сидящего в оркестре со своей валторной, на сцене — мать, взволнованную, красивую, а рядом тенора, шутника и балагура (вчера на дороге он забрался в повозку к Джоакино, и они вместе уплетали золотистый, подернутый дымчатой пылью виноград). Неужели эта несчастная героиня — его мать? Неужели он ехал в одной повозке с этим сказочным принцем? Этот замок не мог быть нарисован на холсте, который валялся вчера в телеге! Это — сказка, это — бессонные ночи.

А утром мать вела его в повозку, и он валился и засыпал, не слыша, как бродячая оперная труппа трогалась дальше. Синигалья, Фермо, Форли — названья городков остались в памяти, как сны на дорогах. Джоакино Россини спал и не чувствовал, как талант его всасывает, вбирает в себя впечатления дня: веселый говор толпы, мотив незатейливой песенки, волшебные превращения театра, и золотое, разлитое повсюду солнце, и резную зелень листа, впечатанную в синеву неба.

...Россини не вошел — ворвался в музыку! В 1806 Джоакино было четырнадцать, он работал аккомпаниатором, дирижером, хормейстером оперной труппы, собирался поступить в лицей, чтобы серьезно изучить теорию композиции; в этом же году ему поднесли почетное звание члена Филармонической академии в Болонье. Оперы он начал сочинять двумя годами позже.

Любили говорить, что Россини ленив. Хорош «лентяй»! За один только 1812 год он написал пять опер! За 1813 — четыре, и среди них «Танкред» и «Итальянку в Алжире», которые сделали имя Россини известным всей Италии. Арии из «Танкреда» пели все — гондольеры на улицах-каналах Венеции и вельможи в своих дворцах. Даже в зале суда, вспоминает французский писатель Стендаль, судьям пришлось призывать к тишине публику, которая напевала арии Россини.

Славе Россини помогло его время. Италия была порабощена наполеоновской Францией. Народ страдал под чужеземным игом. Россини был независимый по характеру итальянец. В его операх жила сама Италия — говорливая и огневая, как тарантелла, нежная и задумчивая, как песнь венецианского гондольера. В героях опер Россини слушатели ощущали своих современников. Немецкий поэт Г. Гейне писал: «Бедной порабощенной Италии запрещается говорить, и она может лишь музыкою поведать чувства своего сердца».

В 1815 году Россини написал высокопатриотический «Гимн независимости». В том же 1815 году народ Другой страны — России — праздновал торжество своей независимости, свою победу над полчищами Наполеона; и Россини, свободолюбивый Россини, создал кантату «Аврора», в которой использовал мелодию русской народной песни «Ах, на что бы огород городить» (потом эта песня зазвучала снова в финале «Севильского цирюльника»). Кантату «Аврора» композитор посвятил Е. И. Кутузовой, вдове великого полководца.

...Услышав имя Россини, мы прежде всего вспоминаем «Севильского цирюльника». Почти полтора века живет это чудесное творенье, и долгая жизнь еще у него впереди.

Почему? Почему такое долголетие выпало остроумной шаловливой опере, все содержание которой сводится к тому, что цирюльник из Севильи Фигаро разбивает всяческие ухищрения богатого опекуна и его дружка, пронырливого монаха Дона Базилио и помогает двум влюбленным соединиться в браке?

Может быть, главное — музыка? Да, музыка прекрасна. В ней весь Россини, мелодичный, искристый, жизнерадостный. Но не только музыка...

Франция. Конец XVIII века. Все в напряжении. Словно ароматом весны, насыщен воздух идеями и веяниями близкой революции. В это время замечательный французский драматург Бомарше и написал свою комедию «Севильский цирюльник».

— Смотрите, — словно восклицает своей комедией Бомарше, — мой герой Фигаро — не король, не граф, не великий полководец. Он даже не дворянин, а простой человек из народа. Но он умней, смелей, находчивей ваших королей и графов. Он умеет добиться того, что не удается им. Так давайте же ценить людей не по титулу, не по богатому камзолу, а по уму и способностям, которые не даются вместе с дворянским званием.Дж. Россини. Каватина 

Комедия Бомарше утверждает право простого человека вопреки правам господ. Так ее и понимали в Италии.

Опера была смелой: ее герой -— человек из народа, Мыслящий, мужественный, побеждает представителей старого мира — скупого и подленького богача, жадного лжеца-монаха, без него беспомощным мальчишкой оказывается даже «всесильный» граф.

Вместе с виртуозными ариями и изящными речитативами публика подхватила и привычную тарантеллу, и знакомую уличную лесенку, и народный танец.

Смысл «Севильского цирюльника» отлично поняли и власти. Недаром в одном из документов тайной полиции говорилось: «Известно, как сильно заражен революционными идеями знаменитый композитор Россини...»

Композитор сумел в своей опере об очень серьезных вещах говорить весело. Помните арию монаха Дона Базилио о могуществе клеветы, которой можно погубить в «общем мненье» честного человека? Полтораста лет назад впервые спел эту арию Дон Базилио. Но разве перевелись на свете люди, которые и сегодня пытаются добиться своего ложью и лицемерием? И наш современник, слушая «Севильского цирюльника», не только наслаждается прекрасной музыкой, но и по-своему переживает все то, что происходит на сцене.

Первый спектакль «Севильского цирюльника» прошел неудачно. Аристократические «знатоки» искусства не оценили или не захотели оценить великого творения Россини. На второй спектакль огорченный композитор не пошел. Но на втором спектакле зал заполнили простые слушатели, и они воздали должное своему Джоакино. После окончания представления сотни людей с пылающими факелами отправились к дому Россини, чтобы приветствовать его. Яркие огни осветили ночной город. Народ не хотел жить на темных улицах!..

«Создавайте как можно больше Цирюльников», — попросил Бетховен посетившего его Россини.

В 1824 году Россини переехал в Париж. Изменилось только место жительства — изменилось и творчество. Композитор почувствовал тягу к музыке героической, к изображению больших страстей, серьезных и глубоких чувств. «Ленивый» Россини не поленился учиться заново. Композитор переработал несколько старых произведений, значительно углубив их музыкальное содержание, а потом, не боясь потерять нажитую славу «Европы баловня», как назвал его Пушкин, стал писать новые оперы.

Вершина творчества Россини в героическом жанре — его последняя опера «Вильгельм Телль». Это страстная повесть о борьбе швейцарского народа за освобождение своей родины.

Здесь уже нет иносказаний. С оперной сцены ведется прямой, открытый рассказ о народных судьбах. Массовые народные сцены, главный герой — суровый и гордый вождь горцев, мужественная и величавая музыка, словно вобравшая в себя волю людей, которые готовы пожертвовать всем во имя свободы, — как это не похоже на изящную кружевную ткань «Севильского цирюльника»!

«Вильгельм Телль» был создан буквально накануне французской революции 1830 года. Народ готовился к уличным боям. Композитор благословлял его победу.

После «Вильгельма Телля» Россини почти ничего не написал. Но никогда не был забыт.

И помним мы не беззаботного человека, который любил бродить по парижским бульварам, шутить с друзьями и угощать их паштетом. Мы помним великого композитора, свободолюбца, творца волшебных мелодий, голос которого — сама солнечная Италия.

ФЕРЕНЦ ЛИСТ

(1811-1886)

"...Мой рояль для меня то же, что для моряка его фрегат, для араба его конь, больше того, до сих пор он был моим «я», моим языком, моей жизнью! Он хранитель всего того, чем была движима моя душа в пылкие дни моей юности; ему я доверю все мои помыслы, мои грезы, мои страдания и радости».

Так говорил великий венгерский композитор Ференц Лист. Лист был первым, кто открыл необъятные возможности фортепьяно. Лист «превратил» рояль в оркестр, исполняя на нем симфонии Бетховена, оперные фантазии Моцарта, Берлиоза, Вагнера, Верди. Рояль у Листа пел песни Шуберта и превращался в орган, когда пианист исполнял фуги Баха.

Лист решительно вывел рояль из комнат и домашних зал на концертную эстраду. Он первый из пианистов осмелился выступать в концерте один, несколько часов занимая внимание слушателей только игрой на рояле. «Начиная с Листа, — говорил В. В. Стасов, — для фортепьяно стало возможно все».

Лист угадал великое будущее инструмента, который в то время ценили не очень-то высоко, оставляя его для домашнего музицирования. Лист как-то сравнил фортепьяно с гравюрами: «по отношению к оркестровому сочинению оно то же, что гравюра к произведению живописи, которое она размножает и распространяет».

Лист был музыкантом, который первым своим долгом считал приносить людям (не единицам — массе людей!) лучшие музыкальные творения прошлого и настоящего. И делал это он до последних дней жизни.

Лист, как никто другой, обладал счастливым даром «открывать» новые имена в музыке. Восторженное одобрение Листа изменило судьбу молодого Грига, сразу сделало знаменитым великого норвежского композитора. Поддержка Листа принесла успех замечательному чешскому композитору Бедржиху Сметане.

С глубоким восхищением относился Лист к творчеству Глинки. Он вообще постоянно следил за музыкальной жизнью в России. Искренне радовался успеху замечательных русских пианистов Антона и Николая Рубинштейнов. Приветствовал каждое новое произведение композиторов «Могучей кучки» — Мусоргского, Бородина, Римского-Корсакова, Балакирева. С композиторами «Могучей кучки» Лист был связан личной дружбой и перепиской. «У Вас, — говорил он Бородину, — живая жизненная струя; у Вас будущность»... «Кучкисты» же видели в Листе вождя в борьбе за прогресс в музыке. И они не ошибались.

Ференц Лист. Грёзы любви (Liebestraum)

Ференц Лист рано столкнулся с несправедливостью. Унизительное положение музыканта с детства вызывало в нем ярое чувство протеста. Его отец, человек музыкально одаренный, умный, деятельный, из-за бедности вынужден был, как и дед, пойти в услужение к князьям Эстергази. К тем самым Эстергази, у которых служил придворным капельмейстером Гайдн. Когда родился Лист, отец был смотрителем княжеской овчарни в венгерской деревне Деборьян. Листам жилось не сладко. Жалованья едва хватало, чтобы прокормить семью.

Мальчик принес родителям большую радость: отец обнаружил у него редкие музыкальные способности, стал давать eму уроки — и в девять лет Лист уже выступал в публичных концертах. Успех мальчика был так велик, что некоторые знатные венгерские покровители искусства предложили отцу денежную помощь. Дать мальчику серьезное музыкальное образование — это стало теперь единственной мечтой и целью Адама Листа.

Семья переехала в Вену. Ученик Бетховена Карл Черни согласился преподавать юному Ференцу фортепьянную игру, Aнтонио Сальери знакомил его с теорией музыки.

Концерты мальчика в Вене и Будапеште принесли ему новые успехи. Его сравнивали с маленьким Моцартом, Бетховен слушал игру юного Листа, был взволнован и поцеловал мальчика, словно предсказывая ему большое будущее.

Адам Лист отправился с сыном в Париж — там была в то время одна из лучших в мире консерваторий. Но Ференца, несмотря на исключительную одаренность, в консерваторию не приняли: он был иностранец. Директор консерватории композитор-итальянец Керубини не хотел «нарушать закон».

До конца жизни Лист не мог забыть удара, жестоко нанесенного ему в детстве. Но ответил на него по-своему: став всемирно знаменитым, много сил отдавал молодым талантливым пианистам, никогда не беря с них платы за уроки.

Юный Лист с огромным успехом выступал с концертами. К четырнадцати годам он объездил уже многие города Франции, Швейцарии, Англии.

В шестнадцать лет Ференц остался один — внезапно умер отец. Теперь он должен был продавать свое искусство, свои сочинения, чтобы обеспечить жизнь матери и свою. Мысли об унизительном положении художника постоянно мучили юношу. «Лучше быть чем угодно на свете... только не музыкантом на содержании у богачей», — писал он впоследствии. Но сильная и любознательная натура побеждала. Никто не руководил его образованием. Лист тянулся к лучшим книгам, к передовым, талантливым людям. Он стремился к новым знаниям, сочинял музыку, искал в ней новые пути. И был необыкновенно образованным человеком.

Музыка Листа была, как правило, программной — произведения имели четкий, законченный сюжет. В поисках сюжета композитор часто обращался к литературе. В произведениях великих писателей-классиков он находил образы смелых, честных борцов за человеческое счастье и воплощал эти образы в музыке. Героями произведений Листа стали Прометей и Фауст, Гамлет и Орфей.

Стремясь яснее выразить идею произведения, глубже раскрыть его содержание, Лист создал новые формы музыкального искусства. Он писал, например, не симфонии, а симфонические поэмы, фортепьянные концерты, сонаты, состоящие не из нескольких, как было принято, а всего из одной части. Это делало его сочинения более цельными.

Судьба композитора сложилась так, что он по многу лет жил в разлуке со своей родиной — Венгрией. Но никогда не переставал он верно служить ей, всегда оставался венгерским композитором. Во многих его произведениях можно услышать национальные мелодии, в частности хорошо всем известный чардаш. Ряд лучших сочинений Листа создан на темы, взятые из жизни и истории Венгрии. Среди них — знаменитейшие «Венгерские рапсодии», ставшие своеобразным музыкальным эпосом венгерского народа, симфоническая поэма «Венгрия», грустное и величавое погребальное шествие, посвященное памяти погибших в 1849 году венгерских революционеров, «Героический марш в венгерском стиле», фортепьянные пьесы о героях венгерского народа, борцах за его свободу и независимость — Шандоре Петефи и Ференце Ракоци.

Человек живой и активный, Лист не мог не откликаться на общественные события. Под впечатлением июльской революции во Франции 1830 года он написал «Революционную симфонию». А когда четыре года спустя вспыхнуло восстание лионских ткачей, появилась фортепьянная пьеса Листа «Лион». Эпиграфом к ней он поставил лозунг восставших: «Жить, работая, или умереть, сражаясь!»

Людей, знавших Листа, всегда поражала его увлеченность, энергия, его сердечное отношение к молодежи.

В воспоминаниях о Листе Бородин рассказывает, как прекрасен он был в обществе своих учеников, как все тянулись к нему, какое участие принимал он в их судьбе. Когда Лист как-то сказал Бородину, глядя вслед удалявшимся ученикам: «А какой это все отличный народ, если бы вы знали!.. И сколько здесь жизни!» — Бородин подумал: «Да, ведь жизнь-то эта в тебе сидит, милый ты человек!»

ФРИДЕРИК ШОПЕН

(1810-1849)

Осень 1830 года. Шопену двадцать лет. Его учитель композитор Эльснер рядом с оценками в экзаменационном листе Варшавской высшей музыкальной школы написал: «Фридрих Шопен — музыкальный гений». На родине, в Польше, он уже признанный композитор. Мазурка, полонезы, два больших фортепьянных концерта Шопена хорошо известны любителям музыки. Его выступлениям сопутствует шумный успех. Многие соотечественники восхищаются: Шопен — великий композитор и пианист.

Но Шопен совсем не похож на человека, избалованного славой. Он скромен, прост, добр, отзывчив. Он сочиняет стихи, рисует, с удовольствием играет комические роли в домашних спектаклях. У него много друзей, и все его очень любят.

Родные и друзья мечтают, чтобы музыку его узнали не только в Польше. Пусть Фридерик покажет свои творения лучшим композиторам других стран, сравнит свое мастерство с мастерством знаменитых пианистов. И вот собраны средства на длительную поездку за границу. Фридерик давно мечтал о таком путешествии, но время ли сейчас?

Неспокойное что-то, тревожное, грозное повисло над Польшей...

Давно перестало существовать самостоятельное Польское государство. Царская Россия, Австрия, Пруссия давно подчинили его и хозяйничали на польской земле. Но в стране не замирало национально-освободительное движение. Вот и сейчас слышались его приближающиеся шаги.

В 1794 году, когда Фридерика еще не было на свете, отец его сражался в одном из повстанческих отрядов Костюшки. Француз по происхождению, Николай Шопен юношей приехал в Варшаву, и Польша стала его второй родиной. Теперь отец постарел, обременен семьей и воевать не пойдет. Но Фридерик знает: отец — патриот и, конечно, будет на стороне повстанцев. В их ряды встанут и близкие друзья. Но Фридерика они хотят уберечь от опасности и не посвящают в свои планы. Юноша видит тревогу в их глазах, замечает, как умолкают друзья при его появлении, скрывая что-то.

Сложены в чемодан все ранние наброски и записи слышанных в народе мазурок, полонезов, песен. Их бесконечно много — с ними будет легче переносить разлуку с любимой Польшей, они станут тем родником «живой воды», который будет поддерживать его силы вдали от родины. С ним едет в Вену близкий друг Тит Войцеховский.

1 ноября 1830 года... Прощаясь с Фридериком, друзья вручили ему кубок с родной землей — кусочек Польши, который должен согревать его на чужбине. Никто не знал, что Шопен больше никогда не ступит на родную землю и что эта горсть земли будет ему утешением долгие девятнадцать лет.

Шел дождь, было холодно и тоскливо. Фридерик и Тит в тяжелых думах покидали Варшаву. По пути заехали в местечко Желязова Воля. Здесь, среди полей и вековых деревьев, провел Шопен лучшие дни детства и юности. Здесь тихая речка Утрата рассказывала ему о своих радостях и печалях. Здесь впервые услышал он грустные и веселые, задумчивые и радостные мелодии, сочиненные народом, и навсегда был покорен ими...

Друзья жили в Вене, когда пришла весть о восстании в Варшаве. Тит сразу же стал собираться домой. Сложил чемодан и Фридерик. Но Тит отказался взять друга с собой. Он верил, что Шопена ждет великое будущее, а возвращаться в Польшу было слишком опасно. И друзья, и отец запретили ему ехать обратно.

«Ты идешь на войну, — писал Шопен другу, — возвращайся полковником. Как жаль, что я не могу быть хотя бы барабанщиком».

Почти восемь месяцев прожил Шопен в Вене. Оторванный от близких, тревожась за судьбу их, он совсем не мог работать. За все это время Шопен ничего не сочинил и лишь один раз выступил в концерте. Из Вены он поехал в Германию. Там его застала весть о разгроме Варшавского восстания. Новое потрясение... Шопен знал: все его близкие на стороне восставших — что с ними? И понимал: теперь уже не скоро суждено ему вернуться домой.

Шопен много пережил, передумал в эти дни. Невозможно стало носить в себе такое большое горе. Тревога, смятение, душевная боль, горячее желание служить родине — все это вылилось, наконец, в музыке. В новых его сочинениях не было прежней беззаботности, светлой грусти, задорного веселья, спокойной задумчивости. В них слышались страсть, призыв к борьбе, скорбь о погибших. Один из этюдов этого периода назван «Революционным». 

Великий современник Шопена композитор Шуман писал: «Если бы могучий повелитель Севера (речь идет о русском царе Николае I) знал, какой опасный враг угрожает ему в произведениях Шопена, в столь простых мелодиях мазурок, он запретил бы исполнение этой музыки. Произведения Шопена — это пушки, прикрытые цветами...»

Прослышав, что вся Европа восхищена польским композитором и пианистом, Николай I в 1837 году предложил Шопену стать придворным музыкантом и собирался присвоить ему звание «первого пианиста его величества императора России». Это сулило Шопену разрешение жить в Варшаве, много денег. Но, как ни мечтал композитор о возвращении на родину, предложения царя не принял. Разве мог он служить врагу своего народа?

«Хоть я и не принимал участия в революции 1831 года, так как я еще был слишком молод, однако сердцем я был с теми, кто ее делал», — так сам Шопен говорил о своем отношении к польским событиям.

Невольно вспоминается ответ Пушкина Николаю I. Когда царь спросил поэта, что бы он делал, если бы во время восстания декабристов оказался в Петербурге, Пушкин, не таясь, ответил: «Был бы с друзьями на Сенатской площади». Первые же концерты в Париже принесли Шопену славу. Крупные музыканты, знатоки фортепьяно, увидели в нем и блестящего пианиста-исполнителя и выдающегося композитора. «Шапки долой, господа, перед вами гений», — писал потрясенный музыкой Шопена Роберт Шуман. На всю жизнь полонила музыка Шопена великого мастера фортепьяно Листа. Листу принадлежит первая серьезная книга о жизни и творчестве Шопена. 

Фридерик Шопен полюбил Францию. Его друзьями стали видные писатели, композиторы, художники. С первых дней в Париже у Шопена началась напряженная творческая жизнь. Он очень много писал в эти годы. Был на редкость требователен к себе: иногда неделями работал над одной страницей ног. Во многих его сочинениях появились польские мелодии из детских тетрадей. Музыка родины жила в нем, не умолкая.

Во Франции в то время оказалось немало поляков, бежавших из Польши после разгрома Варшавского восстания. Жил в Париже в изгнании и великий польский поэт Адам Мицкевич — друг Пушкина и декабристов. Встретившись впервые в Париже, Шопен и Мицкевич навсегда стали друзьями.

Поэт часто приходил к Шопену. Часами слушая его игру, великий изгнанник переносился мыслями туда, куда стремился он всей душой...

Есть милый край, отчизна дорогая,

Где сердца моего живет родня большая,

Тот край милее мне, чем все края другие. 

И люди ближе там, чем кровные родные...

«...Я знаю, зачем он приходит, — писал Шопен о Мицкевиче, — я тотчас же сажусь играть... В последний раз я очень долго играл ему, боясь поднять на него глаза, так как я слышал, что он плачет...»

Шопену не довелось с оружием в руках отстаивать независимость своей родины. Ему не довелось даже быть барабанщиком в армии свободы. Но он стал полководцем польской музыки и в замечательных творениях открыл миру самобытность и величие своего народа.

Шопена называют певцом фортепьяно. Он не писал ни симфоний, ни опер. Большинство его произведений — полонезы, мазурки, вальсы, этюды, прелюдии, экспромты, баллады, сонаты — написаны для фортепьяно. Но и этого оказалось достаточным, чтобы вывести польскую музыку на передний край европейского искусства.

В произведениях Шопена — народный характер, народные думы, народные мелодии. Слушая его полонезы, представляешь себе не придворный бал, а колонны повстанцев; как-то ясно вспоминаешь, что само слово «полонез» в переводе означает «польский». Свои мазурки Шопен называл «картинками». Для него были они не просто танцем, а небольшим рассказом, сценкой из народной жизни. 

Яркие национальные черты музыки Шопена не помешали ей вместить в себя глубокие чувства, близкие и понятные не одному польскому, но и всякому другому народу. Поэтому не только в Польше — во всем мире Фридерик Шопен признан величайшим композитором.

В 1835 году Шопен тяжело заболел. Из Польши приходили мрачные вести. В эти трудные дни был написан знаменитый «Траурный марш». Современники услышали в этом марше шествие народа, убитого горем... И они не ошиблись — Шопен ни на минуту не забывал о трагических событиях в Польше. Боль и тревога жгли его сердце. 

Сочинение музыки, концерты не приносили Шопену достаточно средств для жизни в Париже. Ему приходилось давать уроки. Композитор работал невероятно много — гораздо больше, чем мог выдержать его слабый с детства организм. Туберкулез легких, серьезная болезнь сердца подрывали его силы. Все труднее становилось работать, выступать в концертах.

Вернуться на родину Шопену так и не довелось. Умирая в Париже, он попросил отвезти на родину его сердце. Воля композитора была исполнена. Захороненное в костеле Святого Креста сердце великого певца Польской земли стало святыней его народа.

Захватив Польшу во время второй мировой войны, фашисты разрушили памятник композитору в Варшаве, запретили исполнять его музыку. Но над сердцем Шопена они не смогли надругаться: польские патриоты спрятали его в надежном месте. Оно, как пламя, светило полякам в черные дни гитлеризма.

Когда Советская Армия прогнала захватчиков и братский польский народ стал свободным, музыка Шопена зазвучала с новой силой. И теперь, приезжая в Варшаву из разных городов и стран, люди снова идут к костелу Святого Креста, чтобы молча постоять у скромной каменной плиты, на которой вечным огнем горят слова: «Там сердце мое, где моя родина».